Бессмертники — цветы вечности - страница 15

В душе Ивана все заликовало. Свои! Наконец-то свои! Это о них, отчаянных уфимских боевиках, говорил ему товарищ в Нижнем Тагиле. Как же ему сегодня повезло! Вот сейчас он поднимется и смело, открыто, на виду у всех встанет рядом с этими отважными ребятами. И сам он, матрос Ваня Петров, и его бывалый «смит-вессон» готовы к бою. Он с ними. Он тоже революционер и теперь может в этом не таиться.

Не скрывая восторга, Иван бросил взгляд в другой конец вагона, — там, заслоняя собой дверь, стояло несколько точно таких же фигур — в масках и с револьверами в руках.

По вагону, дробясь и обмирая в ознобе, прокатилось паническое:

— Террористы! Тер-ро-рис-тыы!..

— Повторяю в последний раз, — снова послышался все тот же высокий голос, — деньги и ценности — на столики Любая попытка сопротивления будет немедленно пресечена смертью. Именем революции требую спокойствия и тишины.

Иван уже готов был подняться, чтобы с радостью примкнуть к уфимцам, но помешал повисший на локте сосед.

— Сиди, парень, — горячо зашептал он ему в самое ухо. — Не видишь разве, кого нам бог послал? Этим убить — что перекреститься. Потерпи, говорю!

Иван рванул руку, сердито чертыхнулся, но сосед не отпускал. Возню их заметили и недвусмысленно предупредили:

— Эй вы там, двое у окна! Не шутите с судьбой: револьверы наши заряжены и осечек не дают. С врагами революции разговор у нас короткий.

Иван высвободил наконец руку и, тяжело дыша, откинулся на высокую спинку лавки. В замешательстве, не найдясь как ответить на окрик, стал осматриваться. Вокруг царило напряженное молчание. Сидевшая напротив пожилая крестьянка, бесконечно крестясь, торопливо разворачивала узелок с деревенской снедью, — денег, по всему, у нее не было. На соседней лавке насмерть перепуганная старуха лихорадочно засовывала под сиденье хнычущих ребятишек, должно быть, внучат. Успокоившийся сосед, обшарив карманы, высыпал на стол горсть зеленоватых медяков — весь свой наличный капитал. Большие рабочие руки его дрожали, бледный бескровный рот кривила едкая усмешка: «Вот вам… для вашей революции… Вот вам… для вашего пролетариата… сукины дети…»

И тут с Иваном что-то произошло. Мгновенный восторг остыл, радость погасла, уступив место сомнению и глухому растущему раздражению. «Что здесь происходит? — спросил он себя растерянно. — Эти жалкие гроши — для революции? Отнятые у рабочих, у старух, у детишек? Что на них купишь? И вообще — по какому праву, по чьему глупому приказу?..»

Тем временем один из налетчиков, держа в руке кожаную сумку, двинулся вдоль прохода. Пассажиры молча доставали тощие бумажники, помятые рублевки, последнюю мелочь, и все это с одинаковым безразличием моментально исчезало в сумке. Протестующих и сопротивляющихся не было: когда у твоего виска холодно чернеет дуло револьвера, охота говорить пропадает…

Чем больше Иван вслушивался в шелестящие вокруг шепоты, чем пытливее всматривался в лица людей, тем решительнее росло в нем это его раздражение. Раздражение сменилось разочарованием, разочарование — злостью.

Сборщик «пожертвований» между тем приближался. Рука Ивана, сжимавшая в кармане рукоятку револьвера, стала горячей от напряжения. Что это за спектакль? От имени какой революции действуют эти сосунки? Во имя какого пролетариата грабят простой народ? В вагоне третьего класса баре, как известно, не путешествуют, их надо искать в первом, а там бывает много офицеров. Против настоящих врагов революции кишка, выходит, тонка, а на беззащитный народ поднять руку смелости хватает… Какой позор, какая низость, какая жуткая карикатура на подлинных революционеров!

Сборщик с сумкой приближался, а Иван все еще не решил, как ему быть. В отличие от других пассажиров у него есть оружие, он может сопротивляться. Двух-трех молодцов укокошит, это точно, но сколько их там, на обеих площадках вагона? Его они уложат тоже, в этом можно не сомневаться. В перестрелке пострадают ни в чем неповинные люди: пожилые рабочие, женщины, дети.

На мгновение он ясно представил себе возможный итог этой короткой схватки. Разгромленный, заваленный трупами вагон. Проклятия одних: «На кого руку поднял? На революцию! Из-за поганого пятака!» И горячее славословие других: «Неизвестный герой, безымянный защитник народа от революционной чумы! Вот истинно русский патриот! Похоронить с музыкой за счет канцелярии господина губернатора!..»