Бессмертный корабль - страница 13

Побывав у каждого, кто присутствует на заседании, помятый мандат возвращается к Белышеву.

— Ловко! — замечает кто-то из офицеров. — Заранее подготовились господа большевики... Палец в рот не клади им!

— Да, не советую, — говорит Белышев и, в свою очередь, спрашивает у командира: — Надеюсь, и вам понятно, что означает это?

Эриксон и офицеры поворачиваются к выходу.

— Предупреждаю! — четко произносит вдогонку им комиссар. — Предупреждаю командира, что всякий приказ, отданный им без моего согласия, недействителен. Сейчас приказываю: корабль привести в боевую готовность!

Олять лязгает дверь с верхней палубы. Расталкивая толпу, к Белышеву пробирается матрос из вахтенного отделения:

— Председатель... Там адъютант прибыл от морского министра. Требует пропустить его до командира. Спрашиваем, зачем, он и разговаривать не хочет.

— В таком случае, разверните его на сто восемьдесят градусов и проводите до трапа! — рекомендует марсовый боцманмат Клевцов.

— Нечего с ним церемониться!

— Наслушались господ!

— Пусть проваливает!

— Прекратите шум! — призывает Белышев. — Выпроводить адъютанта всегда найдем время. Сначала разузнаем, что ему надо от «Авроры»... Из кубриков нараспашку не выходить. Дисциплина и порядок.

Члены судового комитета, а следом вся команда выбираются на верхнюю палубу.

От черной глуби гавани веет холодом. Сыро. В тумане расплывчаты корпуса заводских цехов, корабельные надстройки, башни Калинкина моста, здания по обе стороны устья Фонтанки.

На юте у трапа зло препирается с часовым человек в офицерской шинели... На щегольских сапогах при каждом движении офицера звенят колесики шпор.

— Отставить! — спокойно командует Белышев. — Возьмите полтоном ниже. Чего кричите?

Офицер, побагровев, на некоторое время теряет дар речи.

— Зачем пожаловали? — интересуется Белышев.

— Имею поручение министра вручить письменный приказ командиру крейсера.

— О чем?

— А вы кто такой? — осведомляется адъютант.

Глаза Белышева блестят вызовом:

— Председатель судового комитета.

Адъютант усмехается:

— Насколько мне известно, министр не утверждал такой должности ни для «Авроры», ни для других кораблей.

— Революция утверждает, не спрашивая позволения у министров Временного правительства. Давайте приказ!

— Только лично командиру!

— Ладно... Товарищ рассыльный!

— Да, председатель... — Из толпы моряков выступает молодой матрос.

— Зови командира наверх!

Рассыльный бегом направляется к тамбуру.

Адъютант пристально рассматривает моряков и корабль.

— Полюбуйтесь, какая непролазная грязь, — Липатов показывает на палубу, на которой нет ни соринки, на приятную глазу чистоту надстроек и затянутых чехлами орудий, — и какие мы оборванцы. — Он обводит размашистым жестом моряков, стоящих в застегнутых на все пуговицы бушлатах, и, придвигаясь к адъютанту, возмущенно спрашивает: — Почему вы позволяете всякой швали семь месяцев брехать про нас?

Адъютант безмолвствует.

— Эге, приятель, здоро́во! — приветствует его, продираясь сквозь толпу, машинист Бабин. — Неужели не признал?

Напыщенная физиономия адъютанта сереет.

— Вспомнил?.. То-то!

Бабин объясняет команде:

— Он же на побегушках у главноуговаривающего был, когда мы караул в Зимнем несли.

— Это когда Корнилов на Петроград наступал? — уточняет Липатов.

— Во-во! — подхватывает Бабин. — Как заступила наша смена, развожу я матросов по их постам, вдруг из кабинета сам Керенский выплывает: взгляд орлиный, рука меж пуговиц френча просунута... Наполеон! С ним адъютант, вот этот...

— Послушайте! — Адъютант повышает голос до крика. — Господин комитетчик, прикажите матросам с должным уважением относиться к министру-председателю!

Белышев предельно вежлив:

— Напрасно горячитесь. Ничего особенного товарищ не сказал.

— Досказывай, Бабин! — просит Захаров. — Очень любопытно знать, об чем ты с Керенским толковал.

Моряки хором присоединяются к Захарову, хотя не однажды слышали рассказ машиниста.

— Увидал нас министр, — невозмутимо продолжает Бабин, — заулыбался, будто потерянное счастье нашел. За ручку поздоровался с каждым и давай языком молоть... Чего только не наговорил! Всегда, клянется, другом был морякам. А потом опечалился. «Почему, — спрашивает, — охраняете меня, а поддерживаете большевиков?» Вижу в его глазах ехидство: вроде положил нас на обе лопатки. И такое зло меня разобрало, брякнул ему: «Потому, — отвечаю, — господин Керенский, чтобы арестовать вас, ежели захотите продать Корнилову трудовой народ». Развернулся он на шестнадцать румбов — и полным ходом назад в кабинет. С тех пор дружба врозь.