Без аккомпанемента - страница 25

— Очень даже, — улыбнулась я. — Более того, абсолютно в моем вкусе.

— Другая девушка, наоборот, рассердилась бы: «Как вы смеете так жестоко насмехаться надо мной, приглашая быть вашей спутницей только на один вечер!»

— Ну я не настолько утонченная особа, — сказала я. — Скорее, испорченная девчонка.

Ватару недоверчиво хмыкнул:

— Ты нисколько не испорченная. И очень симпатичная, даже если пытаешься строить из себя испорченную.

Я снова залилась краской. Прямо как сломанный светофор. Глубоко вздохнув, я зажгла еще одну сигарету «Эм-Эф», сделав вид, что не обратила внимания на его слова.

— Твоя тетя говорит что-нибудь насчет того, во сколько тебе положено быть дома? — с интересом спросил Ватару.

— Говорит. Только не она, а отец.

— И до скольки тебе надо вернуться?

— До семи. В общем можно и до половины восьмого.

Мне не хотелось, чтобы Ватару подумал, что со мной еще обращаются, как с ребенком, но он ничего не ответил.

Взглянув на часы, он произнес:

— Так, сейчас пять. Значит, то место уже открылось. Если мы пойдем туда прямо сейчас, то сможем посидеть там часика два. Как тебе?

Я взглянула ему в лицо и, подражая отрабатывающему произношение диктору, на подчеркнуто правильном японском произнесла:

— Прошу вас, давайте уже пойдем, пожалуйста.

Ватару размашисто кивнул и, подхватив счет, встал из-за стола. Торопливо загасив сигарету, я направилась за ним.

Ватару привел меня в винный бар, который находился в пяти-шести минутах ходьбы от «Мубансо». Бар только что открылся, поэтому внутри было прохладно и тихо.

Слушая «босанова» в исполнении Аструд Жильберто[24], я попивала холодное белое вино. Ватару болтал без умолку. О чем он тогда говорил, я сейчас даже и не вспомню. Слова, которые он произносил, сразу же проникали ко мне прямо в мозг и растворялись там без остатка. Он тараторил, не зная усталости, словно пишущая машинка. Слова одно за другим слетали с его губ, образуя вокруг меня настоящий водоворот из слов. Он много смеялся, много ел, а еще много пил. Я не сводила с него взгляда, в котором смешались изумление и восхищение. Он выглядел невероятно красивым и каким-то невероятно сияющим.

Зачем в тот вечер ему понадобилось приглашать меня с собой, и почему он так много говорил в винном баре, — настоящую причину всего этого я поняла гораздо позже. А тогда я ничего не понимала. И ничего не замечала.

Я была уверена, что нравлюсь Ватару.

Я уже по-настоящему любила его.

После встречи с Ватару я ни с того ни с сего вдруг вспомнила об одном человеке, с которым рассталась полгода назад. Его звали К., он был старше меня на год. Активист одной из экстремистских фракций. Встречались мы с ним всего месяцев шесть.

Моим родителям, которые весьма настороженно относились к студенческому движению, я представила его как «отличника учебы», хотя на самом деле к тому времени его уже давно исключили из старшей школы за бурную антивоенную деятельность, и он, особенно не скрываясь, мотался между Токио и Сэндаем по делам своей фракции.

Меня, тогда еще в сущности ребенка, К. привлек прежде всего нестандартным образом мыслей, но что он думал обо мне — я на самом деле так и не поняла. Он обращался со мной, как с карманной куколкой, и таскал за собой повсюду, куда бы ни шел. О своей общественной деятельности, как, впрочем, и о личной жизни он особенно не распространялся, и все наши беседы в основном сводились к обсуждению прочитанных книг, поэзии, фильмов, либо просто к полушутливой болтовне ни о чем.

Он любил ко мне прикасаться… к плечам, рукам, ладоням, коленкам… во время разговора его пальцы всегда касались какой-нибудь части моего тела. Но ничего сверх этого он себе не позволял. Даже когда, оставшись наедине, мы обнимались под покровом ночной темноты, его прикосновения были на удивление целомудренными.

Один раз я нарочно схватила его ладонь и прижала к своей груди. Мы тогда возвращались со свидания и забежали в какой-то парк. Лил холодный проливной дождь. В сыром свете ртутной лампы я подняла глаза и с бешено колотящимся сердцем посмотрела на К.

Через лифчик я почувствовала, как его теплая рука касается моей маленькой упругой груди. На мгновение он замер. Затаив дыхание, я ждала, что он будет делать дальше. От смешанного ощущения страха и надежды у меня закружилась голова.