Бездна обещаний - страница 29

— За жизнь! — поддержала Клодия.

И всю дорогу до Белгравии пожилая дама и юная девушка продолжали пить за жизнь.

— Нет, нет, нет! — Магда Шабо в досаде топнула ногой. — Пиано, Кирстен, пиано, а не форте!

— А я не согласна, — ответила Кирстен, упрямо продолжая проигрывать спорный пассаж, уставившись на нотный лист перед собой. — Шуберт подходит здесь к кульминации. Если в этом месте я продолжу играть мягко, это снизит эффект всего крещендо.

— Нет, не снизит. — Магда была абсолютно непоколебима. — В этой части пассажа мне нужна нежность, я подчеркиваю — нежность.

— Наталья никогда бы…

— Ах! Опять Наталья, все время Наталья! Наталья Федоренко всегда была буйной крестьянкой, которой в пору играть на балалайке, а не на фортепьяно. Она ни бельмеса не понимает в нежности.

Кирстен, как обычно, решительно встала на защиту любимой Учительницы:

— Она знает все о нежности, особенно где и когда не следует ее употреблять.

Магда Шабо, острота черт лица которой еще больше подчеркивалась ярко-рыжими мелко завитыми волосами, с вызовом вскинула голову, готовая решительно отстаивать свою точку зрения. Правда, несмотря на эту позу, она заранее знала, что ее замечательная юная ученица неизбежно выиграет очередную баталию: за два месяца их занятий это уже случалось, и случалось, мягко говоря, не раз. Традиционная развязка — лишь вопрос времени. Но Магда, как действительно хороший наставник, никогда не сдавала своих позиций без боя.

— Так что, малышка, ты все еще уверена в своей правота или же изменишь убеждения и согласишься следовать указаниям несчастного невежественного композитора?

— Я никогда не меняю своих убеждений! Не собираюсь этого делать и сейчас, — не отрывая глаз от нот, твердо заявила Кирстен.

Магда сдалась:

— Ну и прекрасно! Играй, как считаешь нужным. Только не удивляйся, если слушатели, заткнув уши, дружно покинут твой воскресный концерт.

При одном упоминании о воскресенье Кирстен с такой яростью атаковала клавиши, что Магде стало не по себе. После двух месяцев, проведенных в роли внимательной зрительницы и прилежной ученицы, Кирстен наконец предстояло стать центром внимания гостей традиционного воскресного салона Шеффилдов. Каким будет ее дебют, спрашивала себя девушка и не находила ответа. Ей с трудом верилось, что промчалось уже два месяца: казалось, прошло не более мгновения с того момента, как ее нога ступила на землю старушки Англии.

И хотя график оставался таким же строгим и жестким, как и в Нью-Йорке, — шесть часов ежедневных упражнений и два дня занятий с преподавателем в неделю, — новая жизнь Кирстен отличалась от прежней, как небо от земли. Благодаря Эрику и Клодии девушка реально ощущала, что растет и переживает метаморфозы, в корне меняющие ее сущность. Подобно губке она впитывала и быстро усваивала законы новой жизни, проявляя при этом редкую податливость и любознательность. Ее желание помогало ей развиваться в интеллектуальном плане. Она стала самой прилежной, самой отзывчивой ученицей.

Оставалось только изумляться неуемному аппетиту Кирстен к новым знаниям.

Письменный стол в ее комнате представлял собой настоящий склад книг, подбираемых для нее Эриком и Клодией. Книжные полки были забиты литературой по всемирной истории, классическими романами, биографиями, пьесами и сборниками поэзии. Не успев закончить одну книгу, Кирстен тут же набрасывалась на следующую. Помимо этого были многочисленные встречи, впечатления от которых запоминались на всю жизнь. Обеды дома с близкими друзьями Шеффилдов, такими как сэр Стаффорд Крипс из Торговой палаты, графиня Албемарлская, Хью Вэлдон, продюсер Би-би-си с женой Жаклин и политический обозреватель Генри Файерлай. Коктейли с избранными знаменитостями: писатель Кингсли Амис и драматург Джон Осборн, звезда сцены сэр Джон Джилгуд и примадонна Эдит Ситвел, балерина Мойра Ширер, фотограф Норман Паркинсон. Вечера в опере, балете и театрах, любимыми из которых для Кирстен стали «Друри-Лейн», на сцене которого в 1665 году дебютировала великая Нел Гвин, и «Феникс», с любовью называемый лондонцами «театр Ноэля Коварда и Гертье Лоуренса». Кирстен больше не чувствовала себя Алисой в Стране чудес; теперь она напоминала себе скорее Золушку, которой непонятным образом разрешили остаться на балу.