Безумство - страница 57

— Кейси всегда смеялась над нами, — тихо говорит она. — Говорила, что мы глупые, потому что пытаемся, но мы никогда не слушали ее. В разгар зимы мы обычно сидели на улице в спальных мешках и объедались до отвала зефиром.

Четыре юные девушки, все еще дети, жмутся друг к другу, чтобы согреться, и смеются, глядя в небо: эти воспоминания кажутся теперь такими далекими, что даже вспоминать о них становится шоком. Когда-то мы были невинны. Мы не всегда были такими эгоистичными, недобрыми, потерянными.

— Отелло нагадил тебе в капюшон, — говорю я, слегка ухмыляясь.

Отелло, старый пес Зен, несколько раз поднимался вместе с нами в хижину. Он всегда выглядел так, как будто ухмылялся, высунув язык из своей пасти. Обычно это означало, что он нагадит там, где ему не положено. Инцидент с толстовкой был особенно незабываемым, потому что Зен не заметила, что Отелло положил в ее одежду и надела тот самый капюшон, о котором шла речь. Прошло по меньшей мере полчаса, прежде чем запах стал невыносимым, и в этот момент мы обнаружили грязное собачье дерьмо, глубоко въевшееся в туго завитые волосы Зен.

Она печально фыркает, потирая ладонью голый затылок, ее глаза рассеянно смотрят в окно.

— Да. Думаю, мне больше не нужно беспокоиться о том, что у меня в волосах будет дерьмо, а? В эти дни я предпочитаю более минималистичный образ.

— Думаю, что это выглядит круто, — очень серьезно предлагает Холлидей, направляясь к краю кровати Зен. — Смело, знаешь ли. Как Деми Мур в фильме «Солдат Джейн».

Зен прячет лицо за ноги, так что только ее глаза выглядывают из-под колен.

— Да ладно. Мы все знаем, что это больше похоже на Бритни во время кризиса.

— Нет. Ни за что. — Хэл решительно качает головой. — Бритни была чертовски сумасшедшей.

Это вызывает жесткий, насмешливый лай смеха у лысой девушки в постели.

— Если ты еще не заметила, меня держат взаперти в психушке. Обычно именно сюда помещают сумасшедших, Хэл.

Холлидей рычит и толкает Зен, пока та неохотно не переворачивается на другой бок, освобождая ей место. Как только она устраивается поудобнее, опираясь спиной на подушки, Холлидей обнимает Зен за плечи и заставляет ее прижаться к ней. Зен — всегда громкая, всегда уверенная в себе, всегда дерзкая и полна энергии — выглядит как сломленная и хрупкая маленькая девочка, прижатая к Холлидей.

— Есть разница между безумием и печалью. Ты не сумасшедшая, — шепчет она.

— А чувствуется именно так. — Глаза Зен закрываются.

Она складывает руки на груди, крепче прижимается к Холлидей, и я впервые замечаю белые повязки, обернутые вокруг ее запястий. Я предположила, что Зен приняла кучу таблеток или что-то в этом роде. Представляла себе, как она устраивается поудобнее в постели и расслабляется, запихивая себе в глотку горсть «Викодина» и запивая все это бутылкой «Мальбека». Это было больше похоже на попытку самоубийства Зен. Перерезать себе вены — это уже другой уровень. Судя по тому, как заклеены ее повязки, она разрезала их вертикально, а не горизонтально. Она не шутила. Это был не крик о помощи. Она хотела очистить свою кровь, как будто выпустив ее наружу, она освободила бы всю свою боль и яд внутри себя одновременно. Черт возьми…

Зен судорожно вздыхает и открывает глаза, медленно поворачивая голову, чтобы посмотреть на меня — впервые за почти год она посмотрела на меня без открытой ненависти на лице.

— И что она должна была сказать, чтобы уговорить тебя на это? Или это была хорошая возможность сказать: «я же говорила»? — сухо спрашивает Зен.

Чтобы заговорить, мне приходится отодвигать глыбу в горле; это нелегкая задача.

— Я пришла только ради еды. По средам в кафетерии подают мясной рулет. — Зен кривит лицо, слегка улыбаясь, но настороженность в ее глазах дает мне понять, что мое присутствие здесь заставляет ее нервничать. Я тоже нервничаю. Внезапно мне кажется, что всего этого слишком много, и я слишком устала и измучена всем происходящим, чтобы стоять еще хоть секунду. Тяжело вздохнув, я плюхаюсь в кресло, которое до этого занимала Холлидей.

— Я здесь не для того, чтобы тебе было плохо, Зен. Я здесь не для того, чтобы тебе стало лучше. Я просто... здесь.