Бифуркатор - страница 30

Я выливаю тухлятину в раковину и открываю воду. Однако на этом не останавливаюсь. Что если яйцо и правда протухло от времени? Я проверяю оставшуюся пару.

Они оказываются свежими.

Дома я не задерживаюсь и тут же возвращаюсь к Стёпке, который собирает мусор по гостиной.

— Одно протухшее, — говорю я, едва ворочая языком от… не знаю даже, страха, ужаса, удивления, восхищения.

— Я так и думал, — вздыхает Стёпка и как ни в чём не бывало швыряет в мусорный пакет использованные салфетки, хлебные куски, найденные на полу. Вид у друга такой, будто мы говорим не о временной аномалии, а о пересоленных кабачках.

— Чёрт возьми! — я запускаю пальцы в волосы, и нарезаю по гостиной круги. — Теория, кажется, и правда верна. Это… это сумасшествие какое-то!

Стёпка задумчиво отдирает от пола конфетный фантик и рассматривает его.

— На девяносто пять процентов понятно, что моя теория верна.

— Девяносто пять? Да тут все сто!

— Ну, яйцо и правда могло протухнуть от времени, — вздыхает Стёпка, отправляя фантик в мусорный пакет.

— Ты правда веришь, что оно протухло после двадцать третьего июля?

— Вопрос не в том, во что я верю, — Стёпка смотрит на меня и жестом профессора Гарварда поправляет очки. — Вопрос в том, как было на самом деле.

Я плюхнулся на диван и уставился на свои руки. Указательный палец всё ещё пах тухлятиной, и запах не давал мне успокоиться.

— Мне кажется, что я помню, на каком месте оно лежало, чёрт, по-моему, двадцать третьего я и правда хотел его разбить в яичницу.

— Ну это уже де-факто. Ты сильно потрясён, эмоциональный стресс начинает додумывать то, чего нет. Лучше возьми мусорный пакет и помоги мне в уборке. Успокоишься. Заодно, будем смотреть, не соизволят ли господа из Сомерсета нам чего-нибудь отписать.

За уборкой я и правда успокоился. Мы даже про петлю времени говорили мало. После пяти минут рассуждений перешли на истории из жизни. В основном, жаловались друг другу, как жестоко поступила с нами судьба и как окружающий мир перевернулся в последние дни, пока мы не общались.

Стёпка повторял мои чувства, в основе которых прочным фундаментом легла пустота.

Мы отдраили дом, проверяя Стёпкино мыло каждый пятнадцать минут. Сомерсет молчал. Вернулся Серый, на троих мы сообразили сухой обед. При старшем брате Стёпки разговоры о времени совсем ушли в небытие. И уже после обеда, под вечер, стащив из холодильника оставшиеся жестяные баночки колы, мы со Стёпкой перебрались на задний двор и вновь заговорили об аномалии.

К крыльцу примыкали две тахты, на них, попивая колу, мы рассматривали серое полотно вечернего неба и болтали на темы, которые другим показались бы либо историей Голливуда, либо бредом сумасшедших подростков.

— Ну и что, что они не написали, — говорит Стёпка. Его глаза закрыты под стёклами очков. — Даже если и не напишут, ну… куда деваться. Я сразу предположил, что спасение Андрюхи цель невыполнимая.

— Ты не понимаешь, — вздыхаю. — Я же теперь всю жизнь буду мучиться, гадая, что там с мелким. Бедняга. Ты представляешь. Всю жизнь в одном дне.

— Ну… если он не просыпается каждое утро в одном месте, то я бы ему даже позавидовал, — внезапно говорит Стёпка. — Ты представляешь, сколько всего можно сделать? Перед тобой неисследованная планета. Натворил делов, а завтра все уже забудут. Можно посетить все страны, изучить жизнь людей на планете.

— Если б ещё деньги на это иметь, — усмехаюсь я.

— Умный человек сможет несколько месяцев понаблюдать за банком, изучить каждый миллиметр, а потом утром ограбить, днём купить билет, вечером вылететь и в полночь быть в Америке. Ну и пусть, что у тебя утром все деньги исчезнут, ты своего добился.

— Да, но моего опарыша умным не назовёшь, — усмехаюсь я и гляжу на качели у изгороди, на которых любил качаться Андрюшка, когда мы приходили в гости к Стёпке.

— Так было до настоящего двадцать третьего июля. Зацикленность в одном дне быстро разовьёт его интеллект. Сам вспомни, как его изменили двадцать три пребывания в одном дне. Умно разговаривал?

— Как ботаник, — улыбаюсь я, и печаль вдруг толкает сердце.

— Ну вот. К тому же, в твоих руках бессмертие.