Битвы зверей - страница 10
Марцела была смазлива, не более того. И глупа, как курица. Но зато с ней было весело в компании. Она любила посмеяться, была обучена восточным танцам и умела себя подать. С ней, без сомнения, можно было бы развлечься. Но жениться…
С Юлией все обстояло иначе. Лицом ее боги, вроде, не обидели. Но она всегда носила такую постную мину, что казалось ее год держали без пищи. Детство и первую юность она провела в монастыре и, по всей видимости, сделалась скучней и занудливей своего папаши. Какова она по стати сложно было судить, так как платья она выбирала согласно избранной религии – туники из тончайшего льна висели на ней точно ряса. Но справедливости ради надо признать: походка ее отличалась легкостью, и ноги у неё, похоже, были безупречны. А вот с бедрами не задалось – чувствовался под платьем излишек жира. Забавно, конечно, было бы соблазнить монахиню, но, опять-таки, куда на такой жениться. Так что Марк Красс уже месяц как уклонялся от порученного дела.
– Что ты этим хочешь сказать?
Марк утер губы и глотнул горячего чая из лепестков дарийской розы.
– Даже если на сегодняшнем заседании преподобный Маврикий превзойдет самого себя и будет сыпать благоглупостями, как никогда прежде, я думаю, отец воздержится от острот и не поднимет старикашку на смех.
– С какой стати? – выразил сомнение Кай Друз.
– Кай, ты теперь сенатор, – Марк подал знак корчмарю, который из-за барьера косился на товарищей. – Счет, дружище!.. И тебя взялась содержать республика.
– Ну и что?
– Ты ей обходишься в четыре тысячи сестерций3 в год. На эти деньги можно жить безбедно и, главное, свободно. А я все еще нахожусь на содержании у своего отца. По этой причине я вынужден повиноваться. Так вот, отец мне повелел жениться.
Кай вскинул другую бровь.
– Вот как?
– Не спеши. Самое интересное – на ком?
– И вправду интересно.
– Отец поручил мне захомутать дочь Маврикия. Юлию.
Вот теперь Кай Друз удивился без притворства.
– Так не думаешь же ты, что, поручив сыну столь ответственное дело, Тит Красс станет чинить помехи? Напротив, он постарается изо всех сил содействовать успеху. И мне думается, что он очарует Маврикия раньше, чем я охмурю дочурку.
Кай исторг из себя жалобный стон:
– Боги всемогущие, я не верю. Марк Красс, твой папаша спятил?
– Увы.
– Юлию Маврикию, монахиню! – еще жалобней простонал Кай Друз. – Боги, она же холодна, как рыба! Марк, я не верю. Ты согласишься вставлять в ее рыбью щель?
Марк отмахнулся.
– Опять-таки, не важно.
– А что важно? – Кай сокрушенно затряс головой. – Что происходит с этим миром? Мы все утро говорим о том, что для нас не важно. Чёрти что!
Подошел корчмарь и показал на доске мелом выписанный счет.
– Рассчитаешься? – спросил Марк.
Кай кивнул головой, достал кошель и отсчитал требуемую сумму.
– Так что же важно?
– Важно блюсти достоинство и оставаться мужчинами.
– Блюсти достоинство? Это у нас славно получается! Не собираешься ли ты поблюсти его еще немного? Что ты запланировал на сегодняшний вечер?
– Думаю наведаться к отцу, – пожаловался Марк.
Кай поморщился:
– Безнадежный вариант.
– Как знать.
– Я могу одолжить сто сестерций.
– Я не сомневался.
– Но тогда до конца декады нам придется ограничить свои запросы.
– Довольствоваться малым? К чему такие жертвы? – Марк скривил рот. – К тому же мне требуется серебро, а не латунь. Так что попробую выжать деньги из отца.
Марк поднялся на ноги. Кай поспешил за ним.
– Ну что ж, до встречи, – Марк протянул руку товарищу.
Кай с чувством пожал ее.
– После заседания я буду ждать тебя в бойцовском зале. Приходи. Сегодня бьются Спитамен и Зарин.
Друзья расстались, и каждый направился по своим делам: Кай к зданию сената, а Марк на ипподром. Там его поджидала любимица – Милашка. Он давно мечтал выкупить Милашку, но не доставало средств. Деньги, что у него заводились, уходили на другую страсть – к игре.
Милашка встретила Марка радостным ржанием. Только он переступил порог конюшни, как та забила копытами и мордой потянулась к нему через барьер. В соседних стойлах недовольно засопели другие лошади.
Марку всегда казалось, что Милашка источает истинно женскую влюбленность. И запах этой привязанности, как ни странно, льстил его самолюбию.