Благородна и благочестива - страница 8
Как только перекупщик с работниками погрузили товар на свою телегу и укатили прочь, торопясь просушить закупленный товар, Камилла чинно достала три серебра из кошеля и вручила старому рыбаку.
— А теперь двадцать четыре медных, — требовательно протянула ладонь дочь Рыжего барона. — Как договаривались.
— Договаривались на шесть с каждого серебра, — хитро сощурился рыбак. — Бери шестнадцать и уходи, пока караванщиков с охраной не кликнул!
— Шестью три — восемнадцать монет, дядя, — ледяным тоном проронила Камилла.
— Бери, что даю, девка, — предупредил старик, — или племяннику своему велю пинка отвесить!
Камилла молча сгребла с подноса монеты, перевязала кошель и осмотрела опустевшую повозку. Рыбой от неё воняло теперь гораздо меньше, и уже за одно это стоило потрудиться.
— Сколько ни обманывай, всё равно честным помрёшь, — задумчиво проронила ученица мэма Фаиля. — Свидимся ещё, старый хрыч.
Мэма Софур осталась довольна и ужином, и накупленными припасами: не придётся голодать в дороге. Хозяин каравана предупредил путешествующих, что вторая стоянка будет на закате следующего дня, так что мэма Софур вооружилась тыквенными семечками и наслаждалась вечерним костром. Торговля свернулась ещё до сумерек, так что теперь путешествующие и караванщики отдыхали перед ночным сном.
Пэр Нильс самоотверженно занимался лошадьми днём, так что теперь дремал в повозке, мужественно продержавшись до темноты. Конечно же, пожилой наставник долго и горестно вздыхал, узнав, что ллейне Камилле пришлось ради их пропитания «продать» дорогую вещь из отцовского наследия, но и предложить взамен ничего не мог: скудные сбережения доброго пэра ушли ещё во время морского путешествия. Зато как только пэр Нильс отправился на ночной покой, Камилла и Софур дружно выдохнули и даже ослабили шнуровки платьев: держать спину ровно и говорить складно, как к тому привык учтивый пэр, обеим давалось непросто.
— Вкушать мясо несвойственно человеку, — вдохновенно вещал Густав, молодой повар с Ближних Островов. В караване он путешествовал в одиночку и явно искал компании. — Мы давно не древние люди, и нам есть, чем питаться, и помимо несчастных животных! Вдумайтесь, как проливается невинная кровь…
Мэма Софур, которую угостил вином всё тот же ушлый рыбак, тоже подсевший к костру, благосклонно и туманно улыбалась молодому повару, обмахиваясь несвежим платком. Романтического интереса старика нянька с должным умением не замечала.
— Вот вы! — ткнул пальцем во вздрогнувшего рыбака Густав. В одной руке застигнутый врасплох старик держал кусок жареного мяса, в другой — локоть мэмы Софур. — Понимаете ли вы, что поглощаете мёртвую плоть невинного ягнёнка?
— Баранина это, — насупился рыбак, отпуская локоть дамы сердца. — А что мёртвая, так не живым же мне этого барана жрать?
Густав побледнел не то от возмущения, не то от брезгливости, взмахнул руками.
— Ах, да рассудите же головой — травоядные звери живут дольше хищных! Взгляните, сколь прелестны лани, до чего величественны олени, как забавны зайчики…
— Курицы, — ласково сощурилась на одну из соседних повозок мэма Софур, откуда доносилось осторожное кудахтанье. — Клюют пшено, а живут мало. И тупы, что винные пробки.
— Снова ты о вине, — нахмурилась Камилла. Сощурилась в сторону ухмыляющегося рыбака, прячущего бутыль под отворотом телогрейки. Всё же верно говорил пэр Никлас, что со святыми свят будеши, а с грешниками развратишися. Горький опыт подсказывал юной ллейне, что утянуть грешника от развязной компании не в пример сложнее, чем разогнать саму компанию.
— Помилуйте, но курицы клюют и червяков! — горячо возразил Густав. — Кто знает, откажись они от сего презренного мяса, возможно, и стали бы жить дольше?
— Или сдохли бы, — пробасил племянник рыбака. — На одном пшоне много яйцов из себя не выдавишь!
— Никто не знает, как сработали бы законы природы, — гордо вскинул голову молодой повар. — Бесспорно же, что вкушать мясо — бесчеловечно, дико, отвратительно, и скоро люди осознают это! Вот вы как думаете, прелестная Камилла? — с благоговением обратился Густав к самой юной спутнице.