Благословенный - страница 10
— Сыночек, откуда ты все это знаешь?
— Что?
— Ну… что нам нельзя возвращаться к папе, что мы… проклятые? Кто тебе сказал такое?
— Никто. Я сам знаю.
— Знаешь? Откуда?
Патрик пожал плечами.
— Знаю, и все. Я всегда знал. Не плачь, мамочка. Я знаю, что ты плачешь по ночам, — он обвил ее шею руками и прижался щекой к ее щеке. — Я с тобой. Я никому не дам тебя в обиду. Я буду тебе вместо папы. Мы не с ним, но ведь он у нас все равно есть, а если мы к нему придем, то его не будет… вообще. Пусть будет лучше так, как сейчас. Я не хочу, чтобы папа умер. А когда я вырасту, я буду издалека на него смотреть, иногда, и сразу уходить, чтобы не успеть навредить.
— Патрик, ты видишь сны… необычные? Откуда ты все это взял? — не могла поверить собственным ушам Кэрол.
На лице ребенка вновь появилось отчужденное замкнутое выражение, он отстранился и высокомерно вздернул подбородок.
— Я знаю и все! — упрямо, с ноткой раздражения повторил он. — Я просто хотел сказать тебе, чтобы ты знала, что не нужно выдумывать для меня глупые объяснения, я уже взрослый, все знаю и все понимаю. Ты все правильно сделала, мама. А папа, он не знает, да? Не знает, почему мы его оставили? Не знает, что мы плохие?
— Рикки, мы не плохие, ты неправильно думаешь. Мы просто… не такие, как все. Когда-то очень давно, когда ни тебя, ни меня еще не было на этом свете, Бог наградил… или наказал наших предков особым даром видеть то, чего не могут видеть другие люди.
— Мертвых? И будущее? И сны? Видеть другой мир, да, мама?
— Да, что-то вроде того. И был кто-то, очень злой и сильный, кому не понравился этот дар или чем-то помешал, и он, или она, наслали на наш род страшное проклятие.
— Смерть?
— Да, мой маленький умный мальчик. Но она охотится не на нас, а на тех, кто рядом с нами, кого мы любим. Я слишком поздно это поняла, когда почти никого не осталось в моей жизни. Поэтому я уехала от папы и от Рэя. Мне нельзя сближаться с людьми, я должна быть одна, только с вами, в стороне от всех. Но ты не думай, что ты такой же, как я. Может быть…
— Нет, я такой же, я знаю. Я проклятый, как ты, мама. И я все вижу!
— Что ты видишь? Расскажи мне.
Лицо мальчика вдруг окаменело, а в глазах промелькнул страх, но он не ответил, все больше замыкаясь в себе.
— Папа ведь не верил тебе, да? Он считал тебя сумасшедшей? И меня он тоже считал сумасшедшим.
— Нет, сынок, это не так!
— Но ведь он заставлял меня ходить к психиатрам! А потом он бы отправил меня в психушку, как тебя. А я не хочу туда, я никогда не позволю… никому! Потому что я нормальный! Я не больной!
— Нет, конечно, нет, Рик, и папа так никогда не думал. А к врачам он заставлял тебя ходить из-за того случая с мальчиком, когда ты его гантелей ударил… помнишь?
— Ну, ударил, и что? Значит, я сумасшедший, да?
— Нет. Просто это было очень жестоко с твоей стороны, ты его покалечил, едва не убил, а так делать нельзя.
— Он мне сам позволил, — странным вкрадчивым голосом ответил Патрик, прищурив заблестевшие при свете ночника холодным металлическим блеском глаза. — Кто мешал ему защититься или сделать то же самое со мной?
— Он был слабее тебя.
— Если он слабее, нечего зарываться! Он дразнил меня хлюпиком, и я просто показал ему, что это не так. Разве ты сама не пробила на смерть когда-то голову женщине? Разве моя бабушка, не Куртни, а настоящая, та, которая умерла в дурдоме, не была настоящей убийцей? Разве твой первый муж, Мэтт, не был маньяком и убийцей? Был, и папа сказал правду о нем. Ведь это он выпустил его на свободу. И ведь ты все равно любишь этого Мэтта, впрочем, я его тоже люблю. Он мне нравится.
Кэрол смотрела на мальчика, ни жива, ни мертва.
— Откуда ты все это взял? Кто тебе такое наговорил?
— Они. Элен, Мэтт, та женщина, которую ты убила. Бабка, Элен эта, не нравится мне, она плохая, злая очень и не любит меня и тебя, все время меня пугает. А Мэтт, он прикольный. И он тебя очень любит, говорит, что ты очень хорошая, добрая, чтобы я тебя слушался и не обижал. А еще он говорит, что папа тебя обижал, даже бил, что он трахался с тетей Даяной… ну, то есть, я хотел сказать, изменял тебе. Только я не верю ему. Ведь он врет, правда, мам?