Больная - страница 7

Звяк — и ужин готов.

Запиликал на скрипке кузнечик сотового: ожил сиреневый экран, заблестели лампочки. Как елочная игрушка. Звонок обещает новое, но ожидание не исполняется: на миниатюрном экране высвечиваются уже знакомые имена, предвещающие знакомых людей.

— Валя, почему ты не пришла на выставку?

— Те чего, Виталь, я была. Я даже привела подругу, и она была с другом, и мы…

— А почему я тебя не видел? Не могла позвонить!.. Ну, как? Нормально? Ты в восторге? Ты работы-то видела?..

— Видела. Но, понимаешь, я…

— Очень хорошо!.. Могла бы и подойти. Я б тебя познакомил — Игнат, то-сё, знаешь, какая куча людей тут, ты бы с ума сошла…

В последнее время у Валентины крепло ощущение, что Виталий, когда звонит ей, разговаривает не с ней. Он разговаривает с теми, точнее, для тех, кто его слушает — там, с той стороны.

— Ладно, солнышко, в другой раз! Меня тут зовут, целую!..

Валентина расчесала волосы снова вымытой щеткой, отлично зная, что дауненок Анечка опять возьмет ее.

Засыпая, Валентина меркнущим краем сознания вспоминала Ростов, где они с Аленой и Дмитрием — Алена и Дмитрий влюблены друг в друга — целыми днями бродят по улицам или сидят на берегу озера Неро.

Вечером покупают вино, Дмитрий выстукивает стихи на пишущей машинке, он читает им свою поэму о древнерусских княжествах на желтеющей в памяти кухне. Жители Пскова, спасаясь от чумы, за день выстраивают храм.

Эта оранжевая кухня — последнее, что она видит, засыпая там, в той ростовской перине, ярко-оранжевая, словно налитая апельсиновым соком, который брызжет из окон, сочится сквозь дверную щель и озаряет своим светом ее теперешнее вхождение в сон.

А утром согбенная бабка, свернутая в три погибели, словно небесный свиток в конце времен, идет по проселочной улице, заросшей травой, и костерит, ругмя ругает неизвестно кого: «Гимн им подавай… Спортсменам плакать, видите ли, не по до что. Пусть плачут так!»

Шуганула собаку: «А ну пошла домой, сволочь горбатая».

Вероятно, соседке или подружке заочно: «Ну, попроси, попроси у меня мучки да маслица…»

Поднимает к белесому небу такие же выцветшие глаза:

— Храм стоял — сожгли. Чудотворцы!..

У нее огромное скопление почтовых сообщений. В одном компьютере — и столько. Какой образ жизни нужно вести, чтобы такие тучи сгустились? Совсем не вставать из-за компьютера. Бывает, что людям кажется: самые яркие события происходят именно там, в заочном общении, в переписке, в обмене комментариями в «Живом журнале», в ожидании некоего Послания. Оно должно заслонить собой всю почту, которую ты получаешь в течение жизни. Но почему-то так и не приходит. Вместо него снова и снова — жалобы подруги, отрывистые письма человека, с которым со скуки завела бесплодный электронный роман, и сообщения «по работе». Если так можно называть те сомнительные занятия, которые приносят нам деньги.

Перелистывая эти никчемные записки, я наткнулась на письма Алёны Иванехи. Они сбились в клин. Они были особенные.

Валя, мне страшно! Валя, моя дорогая Валечка, ну прости пожалуйста, потерпи еще немного мое нытье — подумай, мне не к кому обратиться и некому написать. Наверное, ты обречена все время терпеть меня, но все же послушай — ведь мы тогда сидели в Ростове, правда? Нам было хорошо втроем, нам, тогдашним друзьям, мы были простые и светлые — кто же знал, что в жизни все так повернется? Кто?

После больницы Дмитрий клялся и божился делать всё как следует, оговорив, правда, что будет делать это самое ВСЁ не так, как я скажу, а как скажет врач. Меня это устраивало. Мы все были в приподнятом настроении, поскольку знали: если делать всё как следует, глотать пилюли и два раза в год проходить курс в дневном, с этим делом жить вполне можно. Более того, с годами колебания в состоянии, как правило, затухают (так сказал наш врач) и сознание выравнивается. Некоторое время всё было прекрасно — дозу постепенно снижали.

Потом бросил институт. Причины вроде логичные — поучившись, понял, что это не его вуз, что журналистом он быть изначально не собирался, а лит-ру там дают, как оказалось, слабовато (что в принципе справедливо). И вообще, он будет поступать в Литературный институт. Он хочет быть литератором, это его дело в жизни, и размениваться на мелочи он не намерен. Но: как он с его здоровьем будет учиться на дневном? Когда он будет при этом работать и где? Это его не интересовало. Мы умоляли его закончить хотя бы год, что несложно при отсутствии другой нагрузки. Мать отдала кучу денег за эту учебу. С тех пор его всё в нас перестало интересовать. Он презирал мой несчастный перевод за его ничтожество, презирал мать за никчемную возню по хозяйству, просьбы о помощи и «попытки влезть в его дела».