Большая Тюменская энциклопедия (О Тюмени и о ее тюменщиках) - страница 38
— Слушай! — обращается он к Немирову М. — У тебя нет знакомого редактора в каком-нибудь журнале — роман пристроить?
— А ты что — роман написал? — удивляется М.Немиров.
— Нет, но если будет кому пристроить — напишу!
Ничего, конечно, такого уж сильно занимательного в этой истории нет, но как картинка тогдашней жизни и нравов — она является достаточно показательной.
И, между прочим, — точно бы написал! Уж кто-кто, а Вова Брунов — написал бы! Он упрямый, бегун на длинные дистанции, а такие, сами понимаете…
27 ноября 1995, понедельник, 4 часа ночи
3.
А вот мнение В. Брунова о футболе.
— Да что вы как дети малые, — охлаждал он спорящих, кто лучше, «Спартак» или «Динамо» Киев». — Знаю я, как в СССР в футбол играют, сам спортсмен.
— Обком пишет письмо в ЦК: в связи с восьмилетием со дня присвоения области переходящего красного знамени по многочисленным просьбам трудящихся просим разрешить команде нашего города «Урожай» победу со счетом 3:1 над командой «Дружба» в очередном календарном матче чемпионата СССР по футболу. Им из ЦК отвечают: нет, наоборот, в связи с выполнением Дружбинской областью квартального плана на 106 процентов и в виду 598-летия со дня разгрома татаро-монгольских захватчиков на Куликовом поле, ЦК постановляет, что выиграет «Дружба» со счетом 4:0, голы забьют Сидоров, Петров и Коровин — два, как победитель соревнования на звание лучшего комсорга.
— И весь футбол! — заключал В.Брунов.
9 декабря 1995, 11 утра.
Бурова, Серафима
Небо в Москве по ночам,
оно почему-то бледно обычно зеленое.
Выйдешь, бывает, ночи среди по бычкам,
или на тачку за водкою выскочишь, и такое оно
что хуй проссышь его: мороз; ночь;
город спит; кипит
водяра в груди, и такая вокруг, братцы, глушь,
что хер бы и подумал, что Москва,
и такая не то, чтоб и грусть,
и такая не то, чтоб тоска,
а хер проссышь чего, сказано же. И мороз!
Ой, какой же мороз — ясный, твердый, как точно алмаз;
вышибает аж слезы из глаз;
ох, не шутки, ребята! Ох, это, ребята, всерьез!
И чего тут еще добавлять?
Только оду идти, сочинять
«Размышления о величии Божием
при свете северного сияния»,
только это, и вновь, и опять,
и т. д., и т. п. с пониманием —
и т. д. — январь 1992.
Стихотворение имеет некоторое отношение к Серафиме Николаевне Буровой, имя которой вынесено в заголовок рассказа. Из дальнейшего изложения читатель поймет, какое именно. К нему и приступаю.
1.
Итак, Бурова С.Н.
В течение 1980-х являлась работницей филологического факультета Тюменского университета, состояла на кафедре русской и советской литературы филологического факультета, эту самую советскую литературу — новейшего периода, 1960-х и 1970-х — преподавала.
Впрочем, вполне возможно, что преподает и сейчас. Но что преподавала её в течение всех 1980-х годов — се есть неопровержимый факт, я, автор этих строк Аристеин С. М., лично был рецепиентом ее преподавания.
Возраст Буровой С.Н. в те годы — а точней, в 1981-м году, с которого начнем, — был, как я теперь понимаю, вряд ли больше 25-ти лет, вид у нее был классической эсерской террористки: глаза и волосы черны, как не сказать, что; прическа была той, которая называется у парикмахеров «каре»; губы — ох, красны; на плечах она имела шаль, курила папиросы «Беломор» и слыла вольнодумицей: диссертацию по Мандельштаму пишет! — передавали люди. Мандельштам в те времена был автором ох, малодиссертабельным. Писать в те годы диссертацию по Мандельштаму — ну, это как примерно сейчас написать диссертацию типа «Проблемы вафлизма в творчестве Лимоновая». Написать-то, конечно, можно, но как-то, оно, знаете… Как-то тема… Могут не так понять!
Впрочем, речь не о Мандельштаме.
Речь о Буровой С.
О которой следует теперь сообщить следующее: результатом наличия у сией вышеописанных свойств являлось ох сильное впечатление, имевшееся у (впрочем, чрезвычайно немногочисленных) личностей мужского пола, бродивших в филологических коридорах тюменского университета.
Существует даже художественный рассказ упоминавшегося Немирова М., в котором описываемая фигурирует в качестве одного из персонажей. Рассказ называется «Елеазарий Милетинский», и сообщается в нём примерно следующее: