Борьба гуманизма и варварства - страница 9

Можно самым резким образом критиковать противо­речия буржуазных демократий, можно вместе с Анатолем Франсом и другими иронически смотреть на формальное равенство перед законом. Но когда представители либе­рализма и демократии фактически борются против Гит­лера, то они являются действительно защитниками куль­туры и цивилизации против варварства.

Фашизм, фашистская расовая теория означают полное уничтожение человеческой культуры и цивилизации. Поэтому самая решительная истребительная война против него всегда будет оборонительной войной. «Немецкие захватчика хотят иметь истребительную войну... что ж, если немцы хотят иметь истребительную войну, они ее получат», — говорит советский народ устами Сталина. Фашизм должен быть уничтожен, потому что самим фактом своего существования он угрожает истребить все свободолюбивые народы, и только после его уничтожения может в этом мире наступить равновесие. Об исто­рической ценности, о возможности и направлении разви­тия этого равновесия можно и нужно будет спорить лишь потом, после истребления варварского врага. Но унич­тожение фашистского варварства является предпосылкой для всего дальнейшего: в нем спасение будущего, спа­сение угнетенных людей и народив от глубочайшего по­литического и морального унижения.

Не случайно Гитлер терпит крах именно из-за сопротивления Красной Армии, из-за сопротивления советского народа. Здесь его режим варварского неравенства столк­нулся с бесклассовым обществом, с наивысшей из достигнутых до сих пор форм социального равенства и равноправия людей, с братским союзом свободных народов. Поскольку между этими народами есть еще куль­турное неравенство, оно выражается в том, что более сильный народ протягивает руку помощи более слабому для общего культурного прогресса, для уничтожения неравенства, для повышения культурного уровня обоих, народов. При столкновении фашизма и Советского Союза померились силами два противоположных лагеря совре­менности: социализм как строй, уничтожающий все противоречия прогресса в классовом обществе, ведущий человечество вперед, — и фашизм как концентрация всех реакционных устремлений, всех тенденций, которые не только задерживают поступательное движение челове­чества, но хотят сбросить его вниз с уже достигнутой ступени культуры. Ясно, что борьба между ними должна быть самой ожесточенной. Люди и народы страны социа­лизма защищают не проблематическое, не противоречивое, по вполне конкретное и реальное равенство. И фашистские преступники знают наверняка, что их опаснейший и непримиримейший противник – именно социалистиче­ская демократия. Это борьба не на жизнь, а на смерть. Исход эти борьбы не вызывает сомнений. Культура победит варварство.

Потсдам и Веймар: в международной публицистике давно уже стало ходячим это противопоставление бездушной, ретроградной милитаризации всей германской народной жизни — и высшей точки расцвета немецкой культуры. Этот контраст порожден своеобразием исторической судьбы Германии: особенности и противоречия в мировоззрении классического периода подъема немецкого духа, Гете и Шиллера, Фихте и Гегеля в такой же мере связаны с национальной раздробленностью, экономической и социальной отсталостью Германии, как и прусская военная монархия.

Специфические особенности Пруссии, со времени ее усиления и превращения в военную державу, в значи­тельной мере определяют ход развития германской исто­рии. Эти особенности состоят в следующем. Пруссия, чтобы иметь возможность соперничать с другими воен­ными державами XVII—XVIII столетий, должна была в значительно большей степени, чем позволяли ее эконо­мические возможности, сосредоточивать силы на созда­нии армии, боеспособной в любой момент. Безусловное подчинение всех «частных интересов» военному завоева­тельному принципу получило в Пруссии самое яркое историческое воплощение. Бездушная жестокость наемных войск, их бесчеловечность, палочная дисциплина нигде не были развиты в такой мере, как здесь.

С другой стороны, вследствие экономической и со­циальной отсталости Пруссии в ней при абсолютизме, не могло возникнуть такое равновесие между аристократией и буржуазией, какое было, например, во Франции. Фео­дальная самостоятельность прусского дворянства была, правда, втиснута в рамки милитаризма, но прусское юнкерство все-таки оставалось бесспорно господствующим классом страны. Его взаимоотношения с монархией определялись формулой: