Борисов-Мусатов - страница 30

Не предвещает этот пейзаж будущего мастера, но в нем уже главное, без чего Мусатова не будет: он писался с затаенным дыханием. В нем попытка понять орнаментальную и многообразную красоту обступающей, обычной природы. Есть даже мотив «отражения» — как робкое предвестие того, что будет найдено в зрелости: в чисто вымытом верхнем стекле распахнутого окна — отражение росшего во дворе пирамидального тополя. И в темной прохладной глубине комнаты есть что-то таинственно-зовущее.

От последних его прожитых с родителями лет больше всего сохранилось рисунков с натуры. С одного листа глядит из-под полуопущенных век померкший взором Эльпидифор Борисович. Большая, почти совсем облысевшая голова, остатки волос свисают на висках жидкими прядями. Яркий свет выявил морщины, тени на переносице, лоб бугрится глубокими складками. Отрешенность, кроткая замкнутость, «ушибленность» — во всем облике. Тяжелое и правдивое впечатление.

Болезнь развивалась — приходилось надолго помещать отца в больницу для душевнобольных. На время же такого смиренно-подавленного состояния забирали его домой. Вот он сидит на краешке постели, босоногий, в белой рубахе навыпуск, глядя под ноги. Широкая, круглая голова обрита наголо, разрослась по широким скулам редкая кустистая борода, глаза прижмурены — совсем похож стал Эльпидифор на мурзу татарского. А рядом — на соседнем листе — маленькая Лена, озорная, улыбающаяся — с кошкой. Зарисован и лежащий на диване отец — в белье, под свесившимся покрывалом, положив руки под голову, скосил взор на рисующего сына.

Можно благодаря тщательным наброскам осмотреть многие уголки мусатовского дома и двора: бочка с обручем, куры в хлеву, кошка и котята, зеркало в тяжелой овальной раме, уголок божницы — как тут выразительна игра света и теней: потолок и стены освещены слабым огнем лампадки, выросла огромная черная тень от киота, золотисто-дрожащее мерцание оклада и черный силуэт фикуса в кадке. Художественная отделка деталей Виктору нравилась, а вот жанровые сценки не удавались: рисунок подводил — линии дрожат, фигурки чуть ли не карикатурны, с нарушением пропорций. Скажем, увиденный вплотную настил деревянного моста: тут, как и в рисунке гипсовой маски, он чувствовал себя уверенно! Тут вся фактура дерева, старого, в трещинах, в паутине годовых колец на спиле. Переданы карандашом тени, расщелины, наросты мха и слизи, покрывающие бревно. И совсем иное дело — серия рисунков на тему «Уроки» (урок на дому — учитель и ученица, урок портнихи, урок пастушеской игры на свирели, «автобиографический» набросок — Виктор и Федор Корнеев под руководством Ананьева готовятся к поступлению в академию…).

Намечает Виктор в той же переплетенной книжице, заполняемой с 25 ноября 1889 года и названной весело: «Записки сумасшедшего по искусству живописи и другим предметам», вот такие планы и наброски: «Просительница» (у сельского попа), «Умирающий пьяница и лошадь», «По дороге»… Последняя тема обдумывается в нескольких вариантах: «По дороге с экзаменов» (реалистка), «По дороге с этюдов (я и Сапожников)», «По дороге на этюды»…

Откуда эти темы взялись — понятно. Пока боголюбовская идея открытия школы при музее все обсуждалась «в инстанциях», саратовская общественность решила создать в городе Общество любителей изящных искусств. В марте состоялось общее собрание членов-учредителей. Коновалов был избран в совет старейшин общества, издали книжечку с перечнем его «действительных членов», где наряду с Ф. А. Васильевым и В. В. Коноваловым значился уже их ученик — Виктор Эльпидифорович Мусатов! С ноября 1889 года бывший домашний коноваловский «клуб» получил права гражданства как студия при обществе, и если полистать первый годовой отчет о работе студийцев, сразу найдешь следующие темы для эскизов: «Урок», «Просительница», «По дороге в город»…

Взяв этюдник и набросив на правое плечо черный плащ, Виктор шагал, не отставая от товарища… Слева на солнце сверкал склон горы. Сапожников то и дело снимал фуражку, утирал взмокший лоб. Присаживались, развязывали узелок, который нес Сапожников, перекусив, рисовали. Виктор изобразил и остановку в пути, и их, идущих вдвоем, со спины. Постарался передать в своей фигуре деловитость и неторопливое достоинство. А плащ, скрывающий больную спину — в виде драпировки, — придавал его облику что-то романтическое.