Бояре Романовы и воцарение Михаила Феодоровича - страница 39
. Таким образом, они прибыли в Яранск, где прожили шесть недель, и по царскому приказу отправились в Сибирь. На дороге Некрасов вступил в любопытный разговор с Василием Никитичем: «Кому деи Божыим милосердием, и постом, и молитвою, и милостынею Бог дал царьство, а вы деи злодеи изменники хотели достать царьство ведовством и кореньем». На такой вызов пристава Василий Никитич «учел говорити подсмехая: свята деи та милостина, что мечут по улицам; добро та деи милостина, дати десною рукою, а шуйца бы не слыхала».
Дорога была трудная. Пришлось идти пешком. Василий Никитич шел «прост»; но к ночи «чепь на него» клали, боясь побега. После Верхотурья несчастный ссыльный разболелся, «и он Иван вез его в санях простого; а как ему полегчело, и он на него опять чепь клал». В Пелыме Некрасов сдал Василия Никитича Маматову, который посадил Василия, не снимая с него цепей, в одну избу с Иваном Никитичем, тоже скованным. В конце своих показаний Некрасов винился перед государем в том, «что он Василий ковал мимо государева указу, блюдяся от него побегу».
Допрос бывшего пристава Василия Никитича показывает нам, что он и его товарищи усердствовали не в меру и позволяли себе нарушение царского указа. Не знаем, к сожалению, какие последствия это имело для Некрасова. Но Маматову за такое отступление от царской инструкции, правда, мотивированное желанием лучше устеречь ссыльных Никитичей, было сделано замечание: «…и вы (то есть Маматов и Некрасов) то сделали мимо нашего указу». Имел допрос Некрасова и реальное последствие. Наряду с замечаниями в грамоте от пятнадцатого января 1602 года Маматову было предписано: «И как к тебе ся наша грамата придет, и ты бы Ивана и Василия расковал». Затем предписывалось иметь за ссыльными братьями неусыпный надзор; «.а корм бы еси им давал, по нашему указу, доволен», – говорилось в конце грамоты.
Царская грамота не застала уже в живых бедного страдальца Василия Никитича. В отписке Маматова, присланной в Москву, сказано: «Взял я, холоп твой. твоего государева изменника Василия Романова, ноября в 20-е число больна, толко чють жива, на чепи, опох с ног; и я, холоп твой, для болезни его, чепь с него снял, и сидел в болезни его у него брат его Иван, да человек их Сенька; и я, холоп твой, ходил к нему, и попа к нему пущал, и преставился февраля 15-е число; и я, холоп твой, похоронил его, и дал по нем трем попам, да диячку, да пономарю, двадцать рублей». Так погиб Василий Никитич, не выдержавший лишений и суровых «желез», самовольно наложенных на него «простоумным» приставом.
И младший из Никитичей, Иван Каша, перенес много бедствий в ссылке, которую разделил с ним сообразно приказу Годунова «человек» его Семен Натирка>210. По словам Нового летописца, Ивана Никитича «моряху голодом. Бог же видя ево правду и душу ево укрепи». Из официальных документов знаем, что «корм» ему было велено «давать доволен». Но насколько исполнялся указ, нельзя сказать ничего определенного. Во всяком случае, известно, что с первого июля и по конец ноября, если и не дольше, Ивана Никитича «мимо» царского «указа» держали скованным или прикованным к цепи. Результаты сказались. Маматов, извещая о смерти Василия Никитича, прибавляет: «Иван Романов болен старою болезнию, рукою не владеет на ногу маленко приступает»>211.
Неизвестно, долго ли бы вынес больной Иван Никитич суровую жизнь в Сибири, но в скором времени тяжесть ссылки ему была облегчена. Узнав о смерти Василия Никитича и о болезни Ивана Никитича, царь Борис грамотой от двадцать восьмого марта 1602 года приказал Маматову перевести больного на житье в Уфу. Наказ этот повторял о необходимости «великого береженья» и наблюдения над Иваном Никитичем, но в кормлении произошло улучшение: приказано было давать «по три блюда мяса» или рыбы вместо прежних двух>212.
За первым облегчением последовало вскоре и другое, более существенное: двадцать восьмого мая 1602 года Ивану Никитичу Романову было повелено вместе с племянником, князем Иваном Борисовичем
Черкасским, быть «на службе» в Нижнем Новгороде. Правда, надзор оставался по-прежнему строгим, но менял свой характер. Улучшен был и корм: приказано было давать по шесть частей рыбы, а в мясные дни – «по три части говядины и по три части баранины». Мало-помалу дали разрешение и на питье напитков: вместо прежнего «житного кваса» разрешено было давать пиво и мед. Между тем в мае Иван Никитич разболелся «старою своей черною болезнию, рукою и ногою не владеет и язык ся отнял, лежит при конце». Больного уже причастили, но он оправился; в болезни за ним ухаживал человек его, Семен Иванов по прозвищу Натирка. Несколько оправившись, Иван Никитич был отвезен в Нижний, куда прибыл двадцать пятого июля 1602 года, а в сентябре того же года был вызван с князем Черкасским в Москву. В столицу прощенные опальные вернулись в конце ноября 1602 года