Божественный Людвиг. Витгенштейн: Формы жизни - страница 14

стр.

или, в нашем переводе, «Границы моего мира проходят по границам моей речи».

В этой книге слова язык, речь, речевая деятельность будут наиболее часто встречающимися. Поэтому мы объясним здесь в общих чертах, что они означают в общепринятом структуралистском (невитгенштейновском) контексте.

Противопоставление языка и речи ввел в европейскую лингвистику основоположник структурализма Фердинанд де Соссюр [Соссюр 1977]. Язык — система знаков, речь — реализация этой системы на практике; речевая деятельность (Соссюр употреблял слово langage; русский термин предложил в 1930-годы ленинградский лингвист академик Щерба [Щерба 1965]) — это речь в ее конкретном воплощении, когда в наличии говорящий и слушающий или несколько слушающих, каждый из которых может воспринимать одну и ту же речь по-разному.

Здесь необходимо также отметить, что Соссюр разработал не только структурную лингвистику, но и заложил основы семиотики — общей теории знаков и знаковых систем (наиболее адекватное представление об этой специфической дисциплине XX века дают книги [Семиотика 1983, Степанов 1972, Степанов 1985]. Семиотика имеет три раздела: синтаксис, изучающий систему знаков в их взаимоотношении друг с другом (в сущности, это и есть язык в соссюровском понимании); семантику, изучающую знаки в их отношении к реальности (в сущности, это и есть речь, как ее понимал Соссюр) и прагматику, то есть речь в ее конкретном жизненном воплощении (это и есть речевая деятельность) (данные три раздела семиотики разграничил Чарльз Моррис [Моррис 1983]).

Надо сказать, что Витгенштейн, скорее всего, ничего этого не знал. Мы не встретим в его записях имен Соссюра, Якобсона, Ельмслева, Блумфильда, Уорфа — великих лингвистов XX века. В лучшем случае он знал, что существует какая-то там структурная лингвистика.

Витгенштейн жил своей жизнью, играл в свои языковые игры.

Термин языковая игра принадлежит позднему Витгенштейну. Он появляется в знаменитом § 23 «Философских исследований»:

Термин «языковая игра» призван подчеркнуть, что говорить на языке — компонент деятельности или форма жизни.

Представь себе многообразие языковых игр на таких вот и других примерах:

Отдавать приказы или выполнять их —

Описывать внешний вид объекта или его размеры —

Изготавливать объект по его описанию (чертежу) —

Информировать о событии —

Размышлять о событии —

Выдвигать и проверять гипотезу —

Представлять результаты некоторого эксперимента в таблицах и диаграммах —

Сочинять рассказ и читать его —

Играть в театре —

Распевать хороводные песни —

Разгадывать загадки —

Острить; рассказывать забавные истории —

Решать арифметические задачи —

Переводить с одного языка на другой —

Просить, благодарить, проклинать, приветствовать, молить

[Витгенштейн 1994: 90].

Теперь сравним это с тем, что писал о речевых жанрах M. M. Бахтин буквально через год после смерти Витгенштейна:

… к речевым жанрам мы должны отнести и короткие реплики бытового диалога […], и бытовой рассказ, и письмо […], и короткую стандартную военную команду (! — В.Р.), и развернутый детализированный приказ, и довольно пестрый репертуар деловых документов […], и разнообразный мир политических выступлений […], и многообразные формы научных выступлений, и все научные жанры (от поговорки до романа) [Бахтин 1979: 237–238].

Бахтин не делает последнего шага, он не говорит, что жанры это и есть сама жизнь. Витгенштейн делает этот шаг:

Приказывать, спрашивать, расспрашивать, болтать — в той же мере часть нашей естественной жизни, — что и ходить, есть, пить, играть [Wittgenstein 1967: 25]

Можно сказать, и это не будет никаким преувеличением, что жизнь и язык, в частности — язык в его эстетической функции (термин Яна Мукаржовского [Мукаржовский 1975]) — это просто разные языковые игры, как, например, футбол и шахматы. Поэтому применительно к жизни, к реальности, о которой мы очень мало знаем (Ю. М. Лотман писал, что знать, что такое реальность — это значит, во-первых, «знать, как она устроена, во-вторых, знать, чему она служит, в-третьих, знать, что с ней будет в ближайшем будущем. Ни на один из этих вопросов относительно жизни мы ответить не можем»