Бранденбургские ворота - страница 9

Бруно, например, сын учительницы. Неужели он тоже был кудрявеньким, розовощеким херувимчиком? Но ведь такой не вырос бы настоящим парнем, не пошел бы драться с гитлеровскими штурмовиками.

Учительница поняла вопрос мальчика. Рассмеялась:

— Русский сказка про горбатый лошадка знаешь?

— Про Конька-Горбунка? — догадался Андрей.

— Вот! Там тоше в той книге имеются шудесные картинки. А как шиль русски народ на сам дель?

— Понимаю… Сказка?

— Да!

— А бумага? Бумага-то не сказка? У нас в Москве такой бумаги нет.

— Будет. Будет! У вас в Советский Союз все будет еще лучше, чем в Европа и даже в Америка. Пошиви ешо двадцать года. И вспомни тогда свой старый ушительниц. Будет!

Слово «будет» Андрей слышит от учительницы очень часто. Она произносит его с такой страстью, словно хочет передать любимому ученику свою беспредельную веру в Страну Советов.

Рядом с Катеринушкой появляется в памяти старый политкаторжанин Котомкин. Росточку небольшого, бородка пегая, железные очки в двух местах спаяны оловом, а заушники для прочности обмотаны суровой ниткой. Голосок у Петра Антоныча тихий, сипловатый, но при нем даже самые горлопанистые в переулке забулдыги и нахалюги мгновенно стихают. Кажется, что после беседы с Антонычем малограмотные и огрубевшие люди делаются умнее, душевнее и чище. А все потому, что каждое его слово — золотое слово правды. На любой вопрос старый большевик ответит просто, ясно и самым исчерпывающим образом.

О себе Котомкин рассказывать не любит, но все же известно в переулке, что Петр Антоныч прошел по Владимирке в кандалах, жил в самых что ни на есть глухоманных и студеных местах Сибири, определен был там на «вечное поселение». Но сбежал. Через Тихий океан в Америку, а потом через Атлантический — в Европу. Вокруг земного шара!

В Германии он получил задание от Ленина: повез в Россию в чемодане с двойным дном большевистскую газету «Искра». Первый номер ее был напечатан в Лейпциге. Помогали Ленину немецкие печатники. Может быть, те самые, которые печатали книжку, подаренную Мышкой-Катеринушкой. Вот здорово!

После Октября получил Котомкин важный пост в Совнаркоме, но, проработав несколько лет, ушел из-за слабого здоровья. Заявил товарищам, что, мол, работать так, как он сам считает нужным, не может: стар и немощен. Пусть другой товарищ возьмется за дело — помоложе, поэнергичней, у кого побольше пороху. Попросился на другой пост, где мог успешно справиться с делом. Просьбу его уважили и послали в Москворецкий роно. Там и встретила его Мышка-Катеринушка, когда пришла просить место в школе «в порядке партийной нагрузки». А знакомы были раньше — еще в Берлине и Лейпциге.

Последние годы жил Петр Антоныч в одной квартире с Бугровым. Кроме них, жили тогда в общей квартире из восьми комнатушек Фенька-самогонщица с очередным хахалем Долдоном, известный в Устинских банях горбатый мойщик Прошка Потри-ка Спинку, веселый стекольщик Балуев со своей немой женой и четырьмя писклявыми девчонками и еще три рабочих семьи с ребятишками.

Комната Антоныча по размеру считалась средней, единственное окошко выходило в сад, на верхушку старого тополя. Котомкин всячески оберегал окружающих людей от своей чахотки, нажитой им на каторге: в раковину, например, никогда не плевал, а использовал для этого специальную баночку из темно-бурого стекла с железной крышечкой. Как закашляется, зайдется — так сразу за свою баночку.

Как-то Андрюшка спросил отца:

— Политкаторжане — они все с такими баночками?

— Почти все, — ответил отец.

Комната Петра Антоныча заставлена книгами, словно дровяной сарай поленницами. Они уложены вдоль стен от пола почти до потолка. От двери к самодельному столу и от стола к железной прогнутой кровати ведут узенькие коридорчики. Возвращается Котомкин с работы поздно, и, если не занимается политпросветом с соседями, сразу садится за свои книги. И сидит долго, иной раз до рассвета.

Фенька-самогонщица спервоначала хай подняла: «Щечик обчий, а он липистричество жжоть!» Но Антоныч урезонил скандалистку: согласился оплачивать половину суммы в общей квартирной жировке.

Узнав про хамство Феньки, Иван Бугров выругал ее: