Брат и сестра - страница 6

Пете она не раз говорила:

— Держись крепче за науку! Дорога тебе открыта, лестница широкая — шагай куда хочешь. Не отставай от других!

Начало работы для Марфы Филипповны совпало как раз с таким моментом, когда школа только что была переведена в новое здание: еще не успели убрать строительного мусора с участка; учитель биологии, Иван Алексеевич Язев, еще не посадил вокруг школы ни одного деревца; еще даже место под сад не было намечено. Но в самой школе-красавице все уже сверкало.

Когда Марфа Филипповна впервые приступила к работе, огромный школьный корпус в четыре этажа был для нее как храм: чистый, светлый, с четкими, яркими дольками дубового паркета, с небывало широкими окнами, легкими для сердца пологими лестницами и гулкими коридорами, с физкультурным залом и многочисленными учебными кабинетами, одни названия которых казались ей таинственными и недоступными для ее понимания.

Марфа Филипповна с первого же дня привязалась к школе, и когда выходила на уборку с тряпкой и щеткой, то казалось, не пыль она уничтожает и не сор выметает, а гладит, ласкает и уговаривает, чтобы все осталось таким же хорошим и никогда бы не портилось, потому что здесь учится Петя с товарищами. Каждую новую царапину на штукатурке стены или ссадину на двери она воспринимала как болячку на собственной коже.

Еще с большим уважением относился ко всему, что было связано со школой, отец Пети, конюх Аким Гаврилович, высокий, крепкий старик с длинными, жилистыми руками. Однако привыкнуть к своему новому положению в городе он все еще не мог и, работая, всегда сохранял на своем сухощавом лице такое выражение, как будто он временный гость на школьном участке. Он все делал необыкновенно старательно, но тихо и молча, даже возле лошади обходился без понукающих слов и кнута, действовал одними вожжами. Когда его начинала одолевать тоска по деревенскому полевому простору, он усмирял ее тем, что находил для себя работу потяжелее.

Сама всегда чистенькая и аккуратная, Марфа Филипповна следила за тем, чтобы и Петя не ходил неряхой. Когда Петя перешел в девятый класс, Марфа Филипповна приготовила ему к началу занятий новый костюм: купила темно-синей полушерстяной материи, сама скроила и сшила сама. Получились ладные брюки и двубортный пиджак. Через несколько дней у матери с сыном состоялся по этому поводу разговор:

— Петя, что ж это такое получается?.

— А что?

— Как же! Да костюм!

— А что?

— Как надел в понедельник, так и во вторник, и в среду, и во всю неделю таскаешь его и в хвост и в гриву!

— А для чего же его шили?

— Как для чего? Это отец Уткиной — директор, или у Терпачева — старший мастер… Разве мы можем за ними тягаться? Другого костюма у тебя теперь до конца школы не будет, что ж ты его треплешь?

— А для кого его беречь?

— Здрасте! А в чем ты в кино или еще куда пойдешь, или в парк летом, или, случится, из деревни родня кто-нибудь в гости приедет? Походил, кажется, хватит. Теперь можно опять в старом, а этот сними да почисти за порогом щеткой, обверни простынкой и повесь на гвоздик.

Петя сначала угрюмо нахмурился и замолчал, а потом чистосердечно, с горячим убеждением сказал матери:

— Мама, прошу вас, никогда больше об этом не говорите! Вы должны понять, школа — это вся моя жизнь, больше ничего у меня нет. Тут все мои товарищи, все мои друзья. Здесь и мое кино, и мой праздник — все здесь. Если костюм нельзя носить в школу, тогда он мне совсем не нужен — отнесите на барахолку.

Больше о костюме разговор ни разу не поднимался.

Школу Петя любил совершенно особой любовью. Постороннему человеку трудно даже было понять его отношение к ней. Школа для Пети не измерялась и не определялась часами пребывания на уроках или на занятиях в кружках — он знал ее всю, что называется, назубок: от подвала, где находилась котельная и куда они вместе с отцом таскали уголь, и до огромного чердака над четвертым этажом, служившего студией, столярной и электромеханической мастерской, где Петя вместе с товарищами помогал учителю черчения оформлять всевозможные празднества и юбилеи и школьные самодеятельные постановки.