Братья Витальеры - страница 4
Кирха своими сложенными из кирпича мощными стенами и четырехугольной, лишённой окон башней напоминала замок, площадь перед ней пестрела бесчисленными лотками-палатками: красными, голубыми, белыми. Повсюду стояли крестьянские повозки, скот: быки, коровы, овцы. В нагромождённых друг на друга маленьких клетках он увидел кур, уток, голубей. В других — коз и поросят. Клаус пошёл по торговым рядам; глаза его разбегались, и самыми разнообразными запахами обдавал его ветер. О, как это пахло! И чего только тут не увидишь, что только не продаётся! Самые разнообразные овощи; хлебы круглые и овальные. Битые куры и гуси. Нежно-розовые ободранные тушки кроликов висели на верёвках длинными рядами. И тут же рядом — пряники-сердечки с надписями из сахара. Прекрасно пахло от противня с жареными каштанами; за пол медного гроша Клаус наполнил карманы своей куртки этими тёплыми красновато-коричневыми орехами. Были тут ларьки с выставленными на продажу льняными тканями, вышивками, лентами, разноцветными пуговицами. Были и такие, где на прилавках стояли фигурки из глины и дерева: богоматерь с Иисусом-младенцем на руках, Христос на кресте, Христос, несущий крест, Христос проповедующий. С ними соседствовали весёлые статуэтки музицирующих и танцующих крестьян, фигурка тощего, похожего на лису, поспешно шагающего человека — сгорбленного, с большой палкой в руке, необыкновенно похожего на коробейника Йозефуса.
Отдельный ряд занимали торговцы рыбой. В невысоких бочонках лежала селёдка, белая и красная рыба, камбала, треска, макрель, судак и ещё какие-то неизвестные Клаусу длинные серо-зеленые рыбы с заострёнными, страшными головами; были тут и маленькие, толстые рыбки с крупной чешуёй и большими выпученными глазами. Они били хвостами, извивались, высоко поднимали головы, но тщетны были их попытки избежать гибели. И вдруг Клаус прямо остолбенел. В одной из бочек свернулись кольцами длинные змеи, некоторые толщиной в руку ребёнка; тёмные блестящие тела и совсем маленькие головы.
— Это не змеи, это угри, — пояснил ему торговец.
Клаус с недоверием взглянул на него. Что же это, как не змеи?
— Их едят? — спросил он.
— Естественно, — последовал ответ, но Клаусу это не показалось таким уж естественным.
Но любопытнее всего был певец. Он стоял перед сооружённой из досок стеной, яркие пёстрые картинки, намалеванные на ней, изображали что-то ужасное. Вокруг певца теснились мужчины, женщины и, несколько поодаль, — дети. Волосы маленького толстяка певца были подстрижены в кружок. Казалось, он в плоской меховой шапке.
Гипсовый длинный нос, слегка загнутый кверху, делал его очень смешным. Чистым громким голосом, не меняя ритма и тона, он пел, словно спокойно рассказывал печальную историю, о которой повествовали и картинки:
Девушки вскрикивали от ужаса. У Клауса по спине побежали мурашки.
Это был не единственный певец, привлекающий внимание публики на рыночной площади. Клаус повстречал и других. Один, ударяя по струнам, извлекал неприятные резкие звуки, другой — старик, седой как лунь, пел довольно приятным глубоким голосом о богатстве этого мира. Клаус остановился и прислушался.
«Вот это жизнь!..» — подумал Клаус, услышав эти слова.
— Слепцы идут! — крикнул кто-то, и Клаус обернулся.
Видимо, это были семеро наказанных в Шверине разбойников; значит, Йозефус не солгал.
Длинной цепочкой, держась за куртки друг друга, тащились слепцы, предводительствуемые калекой, левая нога которого была деревянной. Лохмотья висели на их телах, и серо-зелёными были их лишённые глаз лица. Все семеро протягивали шапки, один беспрестанно выкрикивал:
— Помилосердствуйте, люди, помилосердствуйте! Не дайте нам умереть с голоду! Помилосердствуйте, люди, помилосердствуйте! Не дайте нам умереть с голоду!..