Бремя колокольчиков - страница 14
Глебу приходилось видеть, как ангельского вида девушка вдруг начинала кричать не своим голосом и биться, подчиняясь воле сидящего в ней беса. Здесь же было как раз наоборот: будто ангел запел из этой некрасивой, дурно пахнущей и измождённой плоти.
- У тебя дароносица где? - спросил после поздравлений и смачных лобызаний отец Георгий, - давай я отложу частичку, а ты причастишь. Там у меня в деревне тяжко болящая. Антон на машине отвезёт, а потом у меня посидим, идёт? Семён нам на аккордеоне сыграет.
- Да не вопрос! У меня Света в Москве с детьми... так что я рад...
- А что ты сам то причастить не хочешь? Твоя же прихожанка, - поинтересовался отец Глеб, трясясь на заднем сиденье рядом с новообретённым певчим.
- Ты ж служил сегодня литургию - а я нет. Так лучше служащему требу исполнить, коль есть возможность. Да и копеечку тебе дадут какую-никакую. День ангела всё ж у тебя, чтоб не унывал!
- Ну спасибо, бать, - умилился начинающий пастырь.
- И что это у нас дороги такие кошмарные... Хоть Прибалтику взять. Тот же Совок был, а дорог таких я там нигде не видел, - не каждый раз успешно объезжая ухабы, заметил Антон.
- А это, Антох, ты не понимаешь. Русская дорога - она для спасения хороша, - ответствовал отец Георгий.
- Это, чтоб не разогнаться и не улететь, что ль?
- Не в этом дело даже. Вот ты по хорошей трассе на хорошей машине едешь, и гордость с самолюбованием тебя так и накрывает. Ты не едешь - а паришь, как гибрид Алена Делона с его одеколоном. А на нашей дороге попробуй возгордись! Как только в яму какую въедешь - тут и конец твоей гордости, сразу приземляет и смирению научает.
- Да... Конец гордости и начало ругани...
- Ругань - что? Грех. И ты это понимаешь и раскаиваешься. А гордыня - она тебя за облака уносит, прямо к духам злобы поднебесной. А оттуда поди ж ты спрыгни! Так весь Запад туда и улетел... со своими прелестями масонскими...
Глеб внимательно посмотрел на старшего товарища. Тот сидел без тени улыбки. Опять непонятно было, шутит он или серьёзно, и вообще, как к этому относиться.
Вошли в избу. Сухая старушка лежала на старой железной кровати. Её дочь, тоже совсем уже немолодая женщина, всё приготовила. Отец Георгий решил постоять и помолиться. Причем молитву он продолжал и после причащения болящей. Он воздыхал и прилагал свою руку к её лбу. Глеб с Антоном переглянулись и вышли на улицу, не желая мешать молитве.
У машины стоял Семён и курил. Завидя отца Глеба, он бросил бычок. [37]
- Да ничего, курите. Не стоит меня уж прям боятся... - обратился к подарку именинник. - Только насчёт алкоголя, думаю, лучше бы не злоупотреблять, а то я не смогу вас у себя держать. Комнату мы вам дадим в том же помещении, что и храм - соседняя дверь. Там выпивать не следует, да и вообще... не следует... Вы сами понимаете...
- Понимаю, батюшка. Был за мной такой грех, злоупотреблял. Много из- за этого бед претерпел... Семью потерял, дом... Так что при храме, думаю, вытерплю и не посрамлю... Неохота опять бродяжить... Без Бога, без дома, а лишь с пьяным ветром в голове.
Глебу понравилась прямота сибиряка. Подумав, он решил не говорить ему это. Пауза затягивалась.
- И что там отец так долго? Отходную что ль читать решил? - не выдержал наконец отец Глеб.
- Отходную, говоришь... - Антон вдруг быстро пошёл обратно в дом.
Глеб удивился: «Что такое случилось?» и поспешил вслед за ним.
У болящей никого не было. Заглянули на кухню. Отец Георгий, покряхтывая от удовольствия, закусывал квашеной капустой.
- Отец, ё моё! Тебе ж вчера плохо уже было! Ты ж и мне, и матушке своей обещал не выпивать сегодня, - возмутился обманутый Антон.
- Ну, что поделаешь... У Глеба именины... И вообще... после молитвы, чтоб не возгордиться...
- Батюшка, там мужики пришли. Говорят, дрова поколоть для храма хотят, - сказал Семён, заходя в комнату отца Глеба.
- Странно. Не случалось такого... Потом, гляди, ящик водки потребуют. А что за мужики? Сколько?
- Из уголовников. Трое. Двое откинулись год-полтора назад, я слышал.