Будаг — мой современник - страница 3

Гызханум побагровела, видимо не ожидая от меня такой отповеди, и какое-то время топталась у родника, уставившись в журчащий источник.

Замахнувшись палкой на Хну, я погнал ее выше в горы. Мне было жаль Телли: с такой матерью не совьешь гнезда!

Мы с Хной поднялись на скалу, похожую издали на голову упрямого барана. Отсюда Вюгарлы видно как на ладони. Да, большое и красивое село!.. «Вюгарлы» — «Поселение гордых»! Так оно и есть! Есть у нас парни — за день накосят сорок снопов ячменя и траву из ста садов сметут в стога. Наших молодцов никто не обгонит на скачках. Девушки словно нераспустившиеся бутоны, а невесты — как раскрывшиеся цветы. Хорошие люди живут в Вюгарлы, жаль только — моего отца давно уже нет в нашем селе. Когда я вижу мужчину, спешащего от дороги в сторону нашего дома, у меня замирает сердце. Мать часто мне повторяла, что отец живет в Баку и работает тартальщиком на промыслах хозяина Манташева. Я не знал толком ни что такое промысел, ни что такое тартальщик. Но почему отец не с нами? Почему он не пьет воду из одного из четырнадцати наших родников, такую холодную, что от нее ломит зубы?

У всех моих товарищей отцы были рядом, только мой вот уже одиннадцать лет живет с нами врозь. Я отца совсем не помнил: мне было пять лет, когда в последний раз видел его; к тому же в доме у нас не было ни одной его фотографии.

Но отец помнил о нас. Каждый месяц присылал нам с матерью двадцать пять рублей. И нам бы их вполне хватало, если б мать не покупала на эти деньги хорошей шерстяной пряжи, чтобы соткать своими руками тонкое сукно на архалук для отца или связать ему толстые разноцветные носки, а то фуфайку и с первой же оказией отправить в Баку. Она постоянно думала об отце, но всякое упоминание о нем огорчало ее, и неулыбчивое лицо, матери становилось хмурым, даже суровым. «Взял и уехал в Баку, — иногда ворчала она, — а меня оставил с сиротой! Да, да, при живом отце — сирота!»

Мать была права: где это видано, чтобы глава семьи жил не с семьей? С кем посоветоваться, на чье плечо опереться? И работать было бы намного легче — и в поле, и на гумне. Вместе бы косили, вместе бы возили зерно на мельницу.

Отец посылал деньги в Горис знакомым, а те, получив деньги на почте, привозили их нам.

Когда впервые я поехал в Горис за деньгами, лето только начиналось. Говорили, что русский падишах уже год как воюет. Ни коня не осталось в деревне, ни осла — всех забрали.

Старики говорили, что голубю, выпущенному в Вюгарлы, надо пролететь всего пятнадцать верст, чтобы оказаться в Горисе. Но между нашим селом и Горисом лежит множество гор, ущелий и скал, и если даже идти самыми короткими горными тропами, то наберется верст тридцать, а если не сходить с проезжей дороги, то пройдешь все сорок.

Мать строго-настрого запретила мне идти горными тропами, особенно на обратном пути.

— Времена сейчас тревожные. Что стоит какому-нибудь разбойнику отнять у тебя наши деньги?! Будь осторожен.

Первый раз в жизни я уходил далеко от своего дома, да еще совершенно один. Сознание, что меня посчитали достаточно взрослым, для того чтобы самостоятельно отправиться в путь, наполняло мое сердце гордостью.

По обе стороны дороги, которая то спускалась в ущелье, то круто поднималась вверх или вилась среди зеленых лугов, усыпанных головками диких тюльпанов, моему взору открывалось много неожиданного. Угрюмые скалы нависали над самой головой, шумели горные реки, скрывавшиеся в густых непроходимых зарослях карагача и терновника, новыми и новыми гранями поворачивалась ко мне недоступная ледяная вершина горы Ишыглы, и все так же, не удаляясь и не приближаясь, уходил в небо неприступный Зангезурский хребет.

Сама дорога была пустынна, но слева и справа виднелись кибитки кочевников-скотоводов, а невдалеке паслись отары овец.

Я приближался к кочевью Алханлы, когда меня догнали всадники. Их было четверо. Надвинув папахи на самые глаза, они мерно покачивались в седлах и вполсилы пели грустную и унылую курдскую песню. Я отскочил в сторону, а всадники, пришпорив коней, свернули на проселочную дорогу, ведущую к эйлагу Салварты. Я снова остался на дороге один.