Будапештская весна - страница 14
После восьми вечера высоко в небе начал кружиться самолет. Гул то усиливался, то замирал. Люди за опущенными шторами настороженно прислушивались, посматривали на потолок, и никто не мог с уверенностью сказать, чей это самолет — немецкий, русский или американский.
Поскольку Турновскине сослалась на головную боль, Ютка сама приготовила на ужин картошку с паприкой. Парни отдали ей банку говяжьей тушенки, которую носили в рюкзаке с самого Дьёра. Теперь хозяйство у них стало общим: весь свой скромный запас они объединили с тем, что нашли в кладовой. Запаса муки, жиров, картофеля, соли, пшена, паприки и лука могло хватить недели на две, — конечно, при соблюдении разумной экономии.
В доме не нашлось консервного ножа, и, когда Золтан появился на кухне, Ютка попросила его открыть банку перочинным ножом. На девушке был белоснежный выглаженный передник, а мягкие вьющиеся волосы с пробором перевязаны яркой лентой. Пока Золтан возился с консервами, Ютка накрыла большой раздвижной кухонный стол, время от времени помешивая картошку и иногда снимая пробу чайной ложкой, которую тут же ополаскивала водой. При этом от напряжения на ее светлом широком лбу, как раз над прямым носом, появлялась неглубокая вертикальная бороздка, придававшая ей серьезный вид. Она была худощава и хрупка, отчего выглядела совсем юной, лет двадцати, не более. Готовить на такую большую компанию ей наверняка еще никогда не приходилось, и, проникнутая чувством ответственности, опасаясь, как бы чего не напортить, она металась между столом, плитой и кладовкой. При этом она успевала заглянуть из-за спины Золтана на его работу и тут же спешила прочь, чтобы вытереть краем передника вымытый стакан или сдвинуть с конфорки кастрюлю.
Проворство девушки, ее неугомонные милые хлопоты совершенно не соответствовали мрачному, почти трагическому взгляду ее глаз из-под постоянно полуопущенных ресниц. Золтан невольно загляделся на ее возню, забыв о консервной банке, и тут же неосторожно порезал до крови палец острым краешком вспоротой жести. Ютка это заметила и моментально достала откуда-то белоснежный бинт.
— Спасибо, не надо, — пробормотал Золтан, стыдясь своей неловкости. — Обойдется…
— Нет, позвольте я перевяжу! — упрашивала девушка с такой трогательной заботой, что Золтан согласился.
Ютка проворно и умело перевязала ему палец, надорвав край бинта, связала его на запястье и, наклонившись к руке Золтана, затянула узел своими маленькими острыми зубками. На какое-то мгновение она вдруг застыла в этой позе, явно разочарованная тем, что все уже кончено и больше не нужно ее помощи.
— Мне очень нравится делать перевязку. Я как только увижу кровь…
Ужинали они все впятером на кухне, возле теплой плиты. Турновский вслух подсчитывал, на сколько им должно хватить продовольствия.
— Если считать в калориях, то хватит, — пояснял он, подхватывая вилкой кусок мяса, — но мой организм требует масла, сахара, фруктов. А где все это сейчас достанешь? Мне, собственно говоря, даже мясо с такой острой приправой нельзя есть…
Компот Турновскине дала только мужу. Инженер шумно втягивал в себя розоватый сок.
— Не сердитесь, дети, все равно этих нескольких банок хватит всего на пару дней… А у меня болит желудок, и, по правде говоря, мне надо бы посидеть на диете…
Золтан временами посматривал на девушку; на мгновение их взгляды встретились, словно у заговорщиков. Золтан тут же отвел глаза, чтобы не рассмеяться. За столом никто, кроме Ютки, этого даже не заметил. А она, слегка прикусив губку и широко раскрыв глаза, удивленно и с полной серьезностью уставилась на него. Ее лоб снова прорезала задумчивая складка: она, видимо, не понимала, почему этому юноше так весело.
Ужин был давно съеден, а тягостный вечер все никак не кончался. Взяв высокую круглую жестяную банку с табаком — когда-то в ней хранился китайский чай чикагской упаковки — Турновский скрутил цигарку и угостил парней. Постепенно кухня наполнилась тонким голубоватым дымком.
В тот вечер во всех домах и бомбоубежищах Будапешта люди говорили об одном и том же…
— По-моему, все это может затянуться еще на три-четыре месяца, — произнес инженер, откидываясь на спинку стула. — Но уж если мы выживем, то я больше никогда не буду знать подобных забот. Русские обеспечат меня и маслом, и молоком, и всем остальным, стоит мне только предъявить им свою переписку со швейцарцами и с фирмой «Манчестер Стил»…