Будапештская весна - страница 16

Золтан осекся, сразу почувствовав по тихому, неестественно ровному голосу девушки, что здесь задета свежая рана. Он смущенно закурил и безотчетно принялся крутить ручку приемника, стыдясь собственной бестактности. Как можно было принять боль за равнодушие? Ему хотелось сказать девушке что-нибудь доброе, утешительное, но в голову ничего не приходило. Через минуту Ютка вышла из комнаты.

Из приемника послышались звуки музыки, которую сменил быстрый женский голос, говоривший на чужом языке.

— Москва… — заметил, подмигнув Золтану, инженер.

Золтан наклонился поближе к приемнику, прислушиваясь к негромкой речи:

— Гитлеровские войска на западе наступают… Снова отбили у английских и американских войск Геттинген.

— Вы знаете русский язык? — шепотом удивилась Турновскине.

— Немного. — Золтан снова вслушался. — Теперь про нас… Будапешт взят в сплошное двойное кольцо… Немецкие войска, оказавшиеся между этими двумя кольцами, уничтожены… Будапешт для Гитлера потерян… Плохо слышно…

Голос стих настолько, что разобрать слова было уже невозможно. Как ни старались, поймать его больше уже не могли.

— Видишь, Тото, ведь сколько я тебя уговаривала заняться русским языком! — упрекнула женщина. — Золика оказался попроворнее. Скажите, а где вы его учили?

— В университете для реферата, — холодно ответил Золтан. — В венгерском языке немало славянизмов…

— Не крутите дальше! — вполголоса воскликнула вдруг Турновскине и, прижав палец к губам, с закрытыми глазами откинулась на спинку кресла. — Как вдохновенно и искренне…

Какая-то дальняя радиостанция передавала скрипичный концерт Мендельсона…

Перед сном Золтан вышел в кухню запастись водой на ночь. Света он решил не зажигать, оставив приоткрытой дверь в переднюю. Шаря в полутьме, он на кого-то наткнулся и тут же узнал стоящую возле умывальника Ютку. Сердце его забилось чаще, а ладонь, коснувшуюся обнаженной руки девушки, точно обожгло.

— Кто здесь? — растерянно спросил он, не зная, что можно еще сказать.

— Я, — тихо ответила девушка. — Воды хочу налить.

Ютка открыла кран и подставила стакан.

— Я не хотел вас тогда обидеть… — хрипло проговорил Золтан, не узнавая собственного голоса.

— Я понимаю, — перебила его девушка. — Зачем вам меня обижать?

Стакан был уже полон, но она не отходила от умывальника. Не двигался и Золтан. Горло его пересохло, в висках бешено бил пульс, кончики пальцев мелко дрожали, выдавая волнение, вызванное присутствием в полутемной кухне юной девушки. Внезапно Ютка дотронулась до его руки. По телу сразу же пробежали мурашки, Золтан вконец растерялся, не зная, что же ему делать. Его рука беспомощно повисла в воздухе.

— Спокойной ночи, — торопливо произнесла девушка, заметив, что ее движение сбило юношу с толку. — Я подаю вам руку…

Золтан смущенно и неловко пожал руку, и его бросило в пот.

…Как только в комнате погас свет, Гажо стал тихо посапывать. К Золтану же сон никак не шел. Он ворочался с боку на бок. Было жарко, толстое пуховое одеяло не давало дышать. Он пытался отвлечься, думая о всяких хороших вещах: о снежных шапках высоких гор, о ярко одетых людях, катающихся на санках, даже вообразил, что он летит на воздушном шаре, но мучительное одиночество не давало ему заснуть. Его томила жажда человеческой теплоты. Трижды он приподнимался на постели и, вытерев рукавом пижамы пот со лба, ложился снова. Включив ночник, он попробовал читать, но мысли его были далеко от содержания книги. Наконец он задремал, твердо решив, что завтра же начнет работать, засядет за книги, за прерванный реферат, и тогда уж наверняка обретет покой…

Гажо проснулся рано — на улице было совсем темно. В квартире все еще спали. Не желая будить Золтана, он на цыпочках пробрался на кухню, затопил плиту, сварил себе суп, достал кусок черствого хлеба и не спеша поел. Затем, нагрев воды, он выстирал портянки и вторую пару носков. Присел ненадолго, не спеша скрутил цигарку и закурил, наблюдая, как за окном начинает светать. Восемь часов. Дома в эту пору утренняя смена уже трудится вовсю, шахтеры даже успели сделать первый перерыв и съесть по куску хлеба с салом. Они садятся на бревно для крепежной стойки или на глыбу угля покрупнее и, повесив лампу на крюк над головой, приступают к своей немудреной трапезе. Иногда крысы подбираются так близко, что горняки бросают им крошки и, смеясь, наблюдают, с какой яростью дерутся из-за них эти живущие в вечной темноте зверьки. Воображение Гажо всецело захватила эта неожиданно возникшая в памяти небольшая сценка. Он даже принялся ворчать вполголоса: