Будни севастопольского подполья - страница 14

Слияние с группой Сильникова, связи, установленные с подпольными группами с концлагерях, сразу придали размах патриотическому движению. Александр отчетливо сознавал, что вся сила подполья в связях с коренными местными жителями. И не случайно они — Гузов, Сильников, Максюк, семья Михеевых, семья Лопачук, связные Костя, Саня, Коля, Петька, Шанько, Мила Осипова и многие другие — составляют теперь костяк организации. Они выросли на этих каменистых севастопольских холмах, знают каждый спуск и тропку, каждый дом, закоулок и тысячами невидимых нитей связаны между собой и с сотнями других людей. Что для него недосягаемо — для них доступно. Жора и ребята-связные уверяют, что найдут и типографский шрифт, и бумагу, и радиоприемник с пишущей машинкой, и даже рацию. И они найдут!

Они знают, где что искать, и неутомимо рыщут по развалинам, на пристанях и складах, в вагонах и пакгаузах и даже в квартирах, где проживают фашистские офицеры. Вчера связные Костя и Петька говорили, что уже присмотрели на станции у коменданта машинку и радиоприемник и решили экспроприировать их для нужд подполья.

Александр закурил и, рассеянно глядя на отчаливший катер от Графской пристани, думал: «Где хранить комплекты листовок, клятвы товарищей, оружие и, наконец, ту же машинку или приемник? У себя на Лабораторной? Или у Жоры, как он предлагает? При повальных обысках, какие устраивают жандармы, это верный провал. Значит, надо по-солдатски глубоко зарыться, оборудовать подземелье, в котором можно будет укрывать и подпольщиков, и беглецов из концлагеря в случае обысков и облав».

Лодка подошла к причалу. Пассажиры высыпали на берег и по разбитым снарядами ступеням пристани выходили на площадь. Ревякин и Гузов хотели было идти кратчайшим путем по улице Ленина, но там дорогу перекрыли жандармы.

— Опять облава, — сказал Александр. — Пойдем горой, через Мичманский бульвар.

— И облава, и обыски! — уточнил Жора. — Прочесывают подряд и квартиры, и подвалы, и погреба. Вчера на горе, а нынче тут.

— А как же Максюк? Ведь он здесь живет? — встревожился Александр.

— Об этом-то я и хотел сказать.

Друзья поднялись по лестнице к памятнику Казарскому. На Мичманском было пусто, голо. Все вокруг изрыто воронками. Лишь кое-где уцелели старые акации. Посреди аллеи, где раньше стояла круглая часовенка, теперь лежала груда кирпичей и щебня. Не бульвар, а пустырь. Шли по тропе, петлявшей между глинистыми воронками. Пахло разогретой землей, крапивой, а с моря веяло соленым ветерком.

— За Максюка ты не бойся, — успокоил Жора. — Приемник он разобрал и вместе с сыном перенес в цех. Сильников сказал, что приемник спрятан у него в рабочей комнате.

— Вот досада! Только-только начали печатать передачи Москвы, и на тебе… — Александр снял кепку, отбросил волосы назад. — Надо этот приемник забрать к себе.

— А где ты будешь хранить? И как работать? Электричества у тебя нет, батарей тоже.

— Уйдем под землю. Пока мы ехали, я все время думал об этом и решил, не откладывая, копать подземелье под кухней. Ты поможешь?

— Конечно! И Костя с Колей тоже.

— Тогда сегодня же и начнем. Будем делать основательно, с запасными ходами. Все покажу на месте. А о батареях не печалься. Добудем.

Жора обещал прийти на Лабораторную после обеда.

Размножение листовок вырастало в проблему. Тормозила переписка. Как ни торопились, а больше одной листовки в двадцати экземплярах в неделю не выходило. Но жизнь подгоняла. На очереди были воззвание к населению, обращения к военнопленным, к молодежи; листовка, адресованная немецким и румынским солдатам.

Однажды Жоре в развалинах своего техникума посчастливилось отыскать обгоревшую пишущую машинку с поломанными рычагами, без букв. В тот же день Коля Михеев отнес ее к своему двоюродному брату Лёне Стеценко, и тот обещал починить. Все, что можно сделать, было сделано. Но в машинке все же не хватало нескольких букв, и к тому же обгоревшие рычаги часто ломались. Заполнение пропущенных букв отнимало много времени, и размножение листовок почти не ускорилось.

Заботили и радиосводки. Раньше свежие вести Москвы быстро попадали в листовку и облетали город. Они рассеивали фашистскую ложь и, сообщая о победах Красной Армии, поддерживали бодрость у населения, веру в скорое освобождение. Но после того как приемник перенесли в цех, дело разладилось. К Сильникову часто заходили рабочие и немцы мастера. Редко удавалось записать радиопередачи. Сводки с фронта стали поступать с большими перебоями. И это, конечно, волновало и Жору и Александра.