Будущее - страница 32

В сегодняшней жизни есть «планы на жизнь», намерения, ожидания, программы и проекты, все они в «зоне ближайшего развития», - но будущего как феномена, как неотъемлемой части сознания нет. Мы уверены, что дети наши будут жить в реальности, не очень сильно отличающейся от нынешней (разве что - можно надеяться - несколько комфортабельнее), не сияющей и не блистательной, и повторится все, как встарь: ночь, улица, - и это еще в лучшем случае, потому что русское завтра, в отличие от советского, насквозь апокалиптично. Чего бы мы ни ожидали - все ждем августа.

Это ощущение не усталость возраста и не скепсис: в современной системе ожиданий нет места мифу, утопии, «сну золотому», а есть место всеобщей секулярной трезвости, тьме низких истин - оттого и не складывается мозаика. Без самообольщения и самообмана, заблуждений и мегаломании не строится отечественный «звездолет». Идеей советского будущего было не только покоренное пространство и время; концепт социальной справедливости коммунизма - «каждому по потребностям» - предполагал этическое обновление человечества и вслед за ним (или вместе с ним) - тотальное изменение ноосферы. Это был прежде всего грандиозный антропологический замысел - как положено, волюнтаристский и провальный. Но сейчас важно другое: что слышали, что находили в нем современники.

«Я твердо верю, Варя, что коммунизм призван истребить боль, зло, неправду, то есть все некрасивое, бесформенное, низменное, - и, значит, коммунизм, кроме всего прочего, есть совершенная красота во всем, - «…» распространилась Поля, а Варя с тревогой и не без удовольствия прислушивалась к этим крепнущим голосам из завтрашнего дня» (Леонид Леонов, «Русский лес»). Так 17-летняя комсомолка Поля Вихрова, «только что из леса», носительница этического сознания по В. Соловьеву («Прекрасное по самому своему существу и есть нравственно доброе»), нечаянно выдала хорошую формулу настоящего будущего - если, конечно, прочитать ее непредвзято, вне почти неотменимых генетических или евгенических коннотаций. Если признать утопической и невыполнимой эту задачу - отмену «боли, зла и неправды», - прекрасное далеко не будет иметь никакого смысла, а жизнь останется «некрасивой, бесформенной и низменной» независимо от качества грудного силикона, технологий вечной юности и многих прочих богатств, которые выработало человечество.

Залог архитектурного прогресса - прекращение всякого строительства

Когда- то мне остро хотелось понять, что чувствовал московский житель, ровесник на наших глазах ушедшего века, наблюдая за тем, как его город меняется быстрее, чем он сам. Усадебный и деревянный мир его детства уступал напору нового строительства -гигантским домам-кварталам, оснащенным такими чудесами бытового прогресса, как, например, центральное отопление. Особнякам-модникам, спроектированным в новейшем европейском стиле. Особнякам-чудачествам дурящих на папочкины миллионы купеческих сынков. Неуклюжим доходным (современник назвал их спекулятивными) домам прижимистых застройщиков, на прогресс не расщедрившихся, но обеспечивших съемщиков необходимыми уважающему себя человеку сотнями квадратных метров на семью и львиными головами при входе в подъезд. Прихотливым сооружениям в неорусском стиле - плодам национального романтизма, а также утопического патриотизма как самих архитекторов, так и их состоятельных клиентов. «Стили западные представляют собою стили вполне законченные, формы которых доведены художниками прошедших времен до возможной степени совершенства… Наоборот, русский стиль не успел еще совершенно развиться и оставлен нам в зародыше, а потому нашей собственной деятельности остается обширное поле для творчества» (Султанов Н.В., журнал «Зодчий» от 1898 года).

Таких градостроительных впечатлений хватило бы на всю жизнь. Но она только начиналась. Впереди были национализация, уплотнение, разруха. Новые жильцы буржуйских квартир игнорировали канализацию и стихийно возрождали на кухнях деревенское общинное хозяйство. Этой архаичной коммунальностью новая власть попыталась воспользоваться, предложив населению дома-коммуны и рабочие клубы. Но выяснилось, что на самом деле народ жаждет от себя самого отгородиться и получить в распоряжение автономную кухню с единоличным примусом. Сформировавшаяся на жирных дореволюционных заказах русская архитектурная школа выдвинула из своих в заграницах обученных рядов дерзких и талантливых, готовых построить для пролетариата, взыскующего расселения, дешевое жилье. Острые прагматические задачи декорировались утопическими лозунгами о новой архитектуре, несущей неизбежное, планетарного масштаба счастье. Утопия русского архитектурного авангарда дала миру множество пространственных и конструктивных идей, в том числе уникальный опыт создания в ограниченных кубометрах не похожего на конуру жилья.