Будущее - страница 33
«Ни одно место на Земле не имело столь ясного знамения будущего, только широко распластанная на мощном континенте, безответно трепетная Россия восприняла на себя одна всю современную новизну испытаний, проб и экспериментов… В кровавых лужах выпавшей из гнезда России зарождалось обновление» (из записок архитектора Константина Мельникова).
Потом началась глобальная перестройка Москвы в идеальную имперскую столицу невиданной декоративной щедрости. Эта реформация подарила городу семь небоскребов-крепостей, дворцовый метрополитен, гигантский театр, чей звездный план считывается только с небес, расширенную и переименованную Тверскую с новыми домами, репрезентативными фасадами и плохой планировкой, громадную библиотеку тюремного типа, гостиницу у стен Кремля, в холле которой можно было спрятать египетскую пирамиду, выставку несбыточных достижений. Много чего подарила и очень многое отняла. Сталинская пропаганда трубила об энтузиазме, с которым весь советский народ встречает новую Москву. Врала. Люди, рожденные до революции, приходили от города в ужас, но письменных свидетельств своих чувств не оставили.
«Украшенные фестонами, как галантерейный товар, театрально задрапированные и завернутые в неудачно выбранные страницы из монументального каменного каталога, некоторые советские здания (если не большинство) все же представляли собой благодаря достоинству сильно задуманных планов, удивительному использованию открытых пространств и захватывающему дух масштабу громадные регулярные ансамбли» (Бертольд Любеткин, 1956).
Сталинская архитектурная идеология пала вскоре после смерти злодея. Ее в Москве 60-х не любили за болезненную тучность, нафталиновые излишества и как символ отвратительной лжи кровавого режима. После постановления о борьбе с архитектурными излишествами город стал активно шириться, присоединяя к себе окрестные деревни. Человек, рожденный в начале века, по-видимому, с удивлением смотрел на то, как его внуки радостно въезжают в квартиру в Черемушках, уступающую размерами лифту доходного дома его юности. Народ окрестил новые районы хрущобами, но бодро заселял их, потому что реальные московские трущобы были все равно хуже. Убогий советский модернизм, слабо прогрессируя, дожил до распада советской империи. Художественные его достижения скромны, но социальные неоспоримы. Громкое волюнтаристское утверждение о том, что нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме, трансформировалось в нехитрый лозунг «Вскоре каждая московская семья получит отдельную квартиру».
«Мне нравится ваша архитектура 60-х-70-х, кинотеатр „Пушкинский“, гостиница „Россия“, тут дело совсем не в красоте, при чем тут красота. Это искренняя, не коммерческая, простая, дешевая и не амбициозная социальная архитектура» (из беседы с голландским архитектором и интеллектуалом Рэмом Кулхасом).
И вот теперь я по себе знаю, что чувствовал москвич - ровесник века, наблюдая за тем, как его город меняется быстрее, чем он сам. Сначала иронию и возмущение, потом отчаяние, а дальше - клиническое бесчувствие. В начале большой московской перестройки горожане были к ней равнодушны. Смеялись над дубиной Петром, легко пережили позор Манежной площади и башенки нового стиля, названного, как принято, именем хозяина - лужковским. Пережили и храм Христа Спасителя: богоугодное все же дело. Радовались, что отремонтировали МКАД, что в городе можно поесть на каждом шагу и купить что захочешь. И далеко не сразу заметили, что офисно-товарная Москва, точечно, по-партизански внедряясь в ткань города, разрушила и дореволюционную, и конструктивистскую, и сталинскую, и хрущевскую столицу, окончательно лишив москвичей исторической родины.
Если бы у этой экспансии была хоть какая-то генеральная линия, пусть надуманная, утопическая, но идея, с ней, наверное, можно было бы и поспорить. Спорили же с лужковским кустарным историзмом, но он долго не продержался. И доказательства того, что уродств можно наплодить в любом стиле, теперь расположены повсеместно. Новая московская архитектура, как и жизнь, воровата: воспроизводит то сталинские высотки, то особняки модерна, то мировой хайтек. Есть удачи, но они заметны, как ложка сладкого в океане растекшихся по улицам, переулкам и площадям переработанных архитектурных отходов.