Буга - страница 5
Через несколько минут приехал Зыгало с Пустовой. Петр вышел встречать. Рыжая голова растянула до ушей слюнявый рот и шопотом спросила:
— Ну, как — отведал?
А Зыгало суетился возле Пустовой:
— Пожалуйте, Евдокия Ивановна. Вот он домик наш. После городских неказист, пожалуй. Ну, да не красна изба углами… Это вот клеть, там у меня телята. Это конюшня и прочая стремлюдина. А там амбар. С хлебцем амбар-то, с хлебцем! Засеваем порядочно. По летам, кроме этой рыжей образины, еще двоих нанимаю. Пожалуйте. Дуняшка! где ты запростилась, стервуха!
Дуняшка выхлестнулась из дверей и, затопав белыми ногами, подбежала к Зыгало.
— Постели коврик для барыни в дом войти.
Дуняшка кивнула головой и опрометью кинулась обратно.
— Это у нас обычай требует. Не извольте беспокоиться, мы уж для вас все честь честью.
В горнице, за чайным столом, Зыгало выкладывал шершавые слова, прихлопывая каждую фразу ладонью к столешнице:
— Вот, к примеру, теперь революция. Что это такое? А это значит такое: нашему брату-чернобаю полная свобода. Вот хочу сейчас — трах, хочу — нет! Прежде, ежели что — начальство. А теперь все здесь. Народу много разного на тот свет отправлено. А что касательно другого — за душу свою ничего не жалко. Тут вот на-днях одну полковницу совсем было к стенке поставили, да за дочку освободили. Дочка, вишь, ее по душе пришлась. Это большое дело, ежели по душе. Кушайте, пожалуйста! А рядом в деревне, к одному мужику офицерская жена пристроилась — ничего, все по-хорошему. Сначала это он ее убить хотел, а потом увидал раздемши — ну и милость взяла. Ладно, говорит, бог с тобой, живи. А теперь она тово… как говорится, в антиресе. Кушайте, пожалуйста! Вот, к примеру, теперь у вас дело дрянь. Можно сказать, от смерти на волос. А в случае чего ежели — то можно. Сын у меня парень сурьезный, не блудящий. Кушайте, пожалуйста.
Петр чавкал, пил чай и косо разглядывал Зою. У Пустовой мелкой дрожью тряслась рука, и чай выплескивался из чашки на скатерть.
— Гы-гы-гы… — забубнило под окнами. — Бе-е-е-лая… Гы-гы-гы.
Зыгало вскочил и угрожающе постучал кулаком в оконную раму.
Когда Пустов вышел из комнаты следователя, в коридоре его встретил Мулек.
— Ну, что? Чокнули? Аль освободили?
— Да.
— Но-о? Жа-алко!.. — Расставил ноги и почесал затылок.
— Жалко?
— Да-а. И куда же теперь?
— На службу.
— На службу? А вашенские?
— Жену и дочь привезут, уже распоряженье сделали. И вы же эту бумагу в село доставите.
— Мы? Но? Взаправду? Ну, и хитро же сделано! Вот те на! Вот это дуля! А как же Зыгало упечь хотел?
— Кто такой?
— Председатель.
Вышли в дежурку. Концов угрюмо и тревожно посмотрел на Пустова.
— Слыхал? Освобонили! Говорил дорогой, надо! Так нет. Все со-о-весть! Хы! И откудова такие слова вальяжные? Со-овесть!
Посмотрел Концов в его глаза, а они — синие-синие; отошел к Пустову и тихо спросил:
— Вы на меня сердитесь?
— Нет. Наоборот, благодарен.
— За что?
— За жизнь.
Прошли в угол и сели на лавку.
— Ах, ты, стерва, — забурчал себе под нос Мулек. — А тоже, товарищ называешься! Разные хорошие слова говоришь: головы рвать и прочее. Туды же! Ишь, ведь — по ветру нос держит — сволота! Погоди, я на селе тебя распотрошу. Синепупый чорт, язва! — Сплюнул злобно, густо и растер.
— Товарищ, здесь нельзя плевать! Платите штраф.
— Штраф?
— Да. Читайте, вот написано.
— Откуда это ты сорвался?
— Прошу не грубить! Платите штраф.
— Нету у меня. И никакого я штрафа платить не буду. Можно сказать, жизни своей не жалел за свободу! За большевиков это, значит. И вдруг, нате — штраф! Не плюнь это, значит? Да кто ты такой, со штрафом-то со своим? Откудова это? А? Може из Москвы? Али енеральский сын? Ишь, ведь, стеклышки-то на глаза напялил!
— Товарищ, я призываю вас к порядку.
— Вот тебе порядок — тьфу! — И белый пенистый плевок шлепнулся под стол к дежурному.
Вскочил дежурный и крикнул:
— Карпов! Карпов!
— Я, товарищ Смагин.
— Возьмите под арест этого гражданина! — Сел за стол, быстро написал что-то на синем квитке подал Карпову. — В тюрьму!
— В тюрьму? — И глаза и рот открылись одновременно. Мулек неистово замахал руками и застегал по воздуху диким криком: