Бумажные маки: Повесть о детстве - страница 14

Хорошо было летом на веранде!

И ночи были прекрасные, тихие, когда деревья стояли теплые, умиротворенные, они радовались, что прожитый день был такой счастливый, и верили, что завтра тоже будет хорошо. Темнота и тишина устанавливались не сразу. Еще птенцы что-то сонно чирикали в гнездах, а их мамы тоже сонно и коротко отвечали, и мы шептались, засыпая. Наши кровати стояли близко, можно было взяться за руки, повернуть лица друг к другу и пошептаться. Радостно было чувствовать особое доверие и нежность, и радость от того, что тебя слушают, тебя впускают в свой мир, закрытый для посторонних.

Помню, как мы, три семилетние девочки, разговаривали о том, сколько мы родим детей, и спрашивали подошедшую ночную няню, сможем ли мы родить детей, когда вырастем, или нет. Она отвечала, что конечно, сможем. И мы мечтали, какие у наших детей будут имена, одежда, какие волосы, глаза, как мы будем с ними играть...

Мы смотрели в темноту широко открытыми глазами — их приходилось таращить, чтобы не заснуть во время интересного разговора.

Наша детская дружба, бывало, омрачалась нашей гордыней, завистью, честолюбием, мстительностью и даже ненавистью, как это и бывает у живых грешных людей, не наученных считаться с достоинством себе подобных.

Ребенком быть труднее, чем взрослым, дети самоутверждаются откровенно за счет друг друга. Особенно — больные одинокие дети, издерганные, нервные и предоставленные самим себе. В таких детских коллективах клубятся темные страсти, не сдерживаемые ничем, кроме страха перед наказанием и силой.

К счастью, все злые чувства (как и добрые) у детей недолговечны и неглубоки. Жгучая ненависть может смениться пылкой дружбой с бывшим врагом, а прочная, казалось бы, дружба вдруг обрывается, тонет в дрязгах и насмешках. Дети учатся друг на друге всем чувствам, пробуют варианты всех отношений.

Я перешла из взрослого окружения в детское, и это оказалось трудным испытанием. Там я была центром внимания, центром приложения добрых и нежных чувств. Взрослые избаловали меня добротой... И между собой взрослые ссорились гораздо реже, чем дети. Они стеснялись ругаться и в больнице всегда делились друг с другом передачами. Для детей я долго была чужой — ведь их коллектив уже сложился. Симпатия, вспыхивавшая между детьми, гасла быстро, иногда без причины, просто от смены настроения, от желания покапризничать, почувствовать себя несчастным, незаслуженно обиженным. Для этого требовалось напасть неожиданно на кого-нибудь, кто подвернется, и спровоцировать ссору... Кроме того, дети оказались жадными. Они страшно дорожили своей маленькой собственностью: игрушками, гостинцами, карандашами для рисования, бумагой. А с теми, кому никто ничего никогда не приносил, делились только после долгих упрашиваний воспитателя, огорченного такой черствостью. Зато с человеком, который тоже что-то имел, сами стремились завязать деловые отношения по принципу: ты — мне, я — тебе.

Взрослые же тревожились о своих близких, сочувствовали друг другу и стремились помочь тем, кому особенно плохо.

Дети обычно думали только о себе и зорко блюли собственные интересы. Но дети росли, а значит, менялись и могли научиться любить, отдавать и заботиться о других. Однако этот процесс шел так медленно, а борьба за лидерство, авторитет, первенство хоть в какой-нибудь мелочи была такой бурной и отнимала столько сил, времени и нервов, что три года такого совместного роста иногда походили на затяжную болезнь.

Отношения были нездоровыми. Я взрывалась от любой обиды, от любого, даже мнимого покушения на мою персону и стала агрессивной, раздражительной, жестокой. Жажда мести, вынашивание планов, как наказать, как уязвить «врага»... Первые ожоги самолюбия...-Первые столкновения с предательством, сплетней... Не заметишь, как сама окажешься и сплетницей, и предательницей, и скрягой, а потом стыдишься и мучаешься, но признаться в своих грехах — выше сил... Перестрадаешь всеми скверными поступками, и своими и чужими, как скарлатиной, иногда — в тяжелой форме и с осложнениями.

Зимой воспитательница прочла нам «Каштанку» Чехова.