Бурундук - страница 2

Но тот преспокойно простоял до самого вечера, а потом и до ночи, когда Иван, убеждая себя, что вышел лишь прогуляться, ненароком прибрёл к забору и будто случайно стукнул в размазанную, как мишень, черноплодку.

Тут же раздалась испуганная трель.

Вскоре Иван вернулся к забору с фонариком, стульчиком и топором. Окна в доме горели. Играла музыка. Иван стал вытаскивать лесину, но та, застряв, шла неохотно, с натужным скрипом, и палку пришлось выдёргивать толчками, отчего забор закачался и зажестил. Всё время пищал бурундук.

Иван наново обтесал жердь, предварительно отрубив её самую толстую часть. Бурундуку требовалось больше свободного места, и это было также верно, как и то, что Ивану совсем не хотелось, чтобы тот крутой увидел торчащую из забора палку. Иван даже сделал зарубки, за которые, как ему думалось, бурундуку будет удобней цепляться.

Прежде чем опустить лесину, он посветил в провал фонариком. Тот до дна не добил. Иван сбегал до дома, схватил какой-то шнурок и, обвязав им карманный фонарик, спустил в трубу. Фонарик качался в ней, как язык колокола, и глухо отбивал недовольство. Свет всё же достал до низа, где на подстилке из гнилых листьев, в воде, среди бугристой ржавчины, сжался бурундучок. С виду он был цел, и Иван поспешил опустить к нему лесенку. Теперь она шла легче, хотя к концу её опять пришлось продавливать. И снова раздалась удивлённая трель.

Утром Ивана выцепили прямо за оградой.

– Ну здравствуй, юнат, – мужик помахал обломком жердины, – давай знакомиться. Тебя как зовут? Меня Коля.

– Иван...

– В общем, сидит твой хомяк, попискивает, – улыбнулся Николай, – но ты вот лучше скажи мне, Ваня, ты что, ебобо? Я тебе русским языком говорил, куда эту палку засуну? Или ты этого и хотел, да?

Коля был крупнее, старше и к тому же с палкой – в таких ситуациях аргументы обычно не действуют. К лицу его уже приливала кипучая мужицкая жидкость, и даже уши побагровели.

– А вам что, бурундука не жалко? Он же умрёт там.

– Мне? Жалко. Мне вообще всех жалко! Всех люблю, спать не могу. А ты? Ты, Ваня, всех любишь? Свинюшек там? Петушков?

Иван понял, куда клонит собеседник и пожал плечами:

– Ну ем я мясо, и что? Это другое...

– Нет, Ванечка. Не другое. Это то же самое. Значит, куриц тебе всяких не жалко, дошик себе, значит, с коровой завариваешь, а за хомяка жопу рвёшь?

– Слушайте, что вы вообще раскричались? Вам-то что? Я что-то у вас украл, что ли? Или поцарапал? Я даже к вам пришёл, предупредил заранее. Любой нормальный человек просто бы кивнул, помог бы. Какая вам вообще разница, торчит из забора палка или нет? Вам, блин, соловьи спать не мешают?

– Какие соловьи, что ты несёшь вообще! – Николай взмахнул увесистым обломком, – Если бы ты мне забор поломал, я бы тебя вообще убил.

– Ну я и вижу, что с вами не в порядке всё, – голос Ивана окреп, – вы из-за палки в заборе пришли к пацану разбираться, который вас в два раза младше. Это вообще нормально? Может, вы и в песочницу проблемы решать ходите?

Иван ждал удара, но Николай стиснул плотные губы. Кровь отхлынула. Грузная фигура перестала раскачиваться и окаменела.

– Бурундук на моих глазах туда упал, – заговорил Иван, – испугался меня, побежал по забору и рухнул. Пискнуть только успел. Я его должен вытащить, понимаете? Он же там будет сидеть, пока от голода не умрёт. Представьте, как это: оказаться в узкой сырой тюрьме и свет видеть над собой, и рваться к нему, стены царапать, но соскальзывать вниз. А хуже всего, что рядом люди ходят, смеются, и никто даже не знает, что ты в ловушке, и тебе из неё не выбраться – ведь кто будет в какой-то там столб заглядывать?

Николай слушал молча. Затем спросил без издёвки, примиряюще:

– Книжки любишь читать, да?

– Люблю, – пылко ответил Иван, – что плохого?

– Да ничего, я в детстве тоже любил, – Николай отбросил палку в кусты, – ладно, пойдём. Только жлыгу прихвати. А то у меня нет такой.

Когда новую жердь пропихнули в столб, Иван спросил:

– Почему вы передумали?

– Давай на ты, а? – покривился Коля, – Как-то вот знаешь, ты так сказал, что я задумался. Я там по-молодости... в общем, неважно. Просто проняло это вот: когда сидишь один, помощи ждёшь, а никто не знает, что она нужна. И не выбраться.