Бурундук - страница 3

Иван уже собирался уходить, когда из дома вышла недовольная женщина:

– Коль, а это вот долго торчать будет?

Она указала пальчиком на высовывающиеся из столбца рогообразные сучья – другой палки у Ивана не нашлось.

– Сколько надо, столько и будет торчать, – огрызнулся Николай.

– Ко-ля́, – по слогам пропела женщина, – ты помнишь, кто к нам завтра приезжает? Папины, между прочим, друзья. Я неделю красоту наводила. Забор губкой отшоркала. Так что убери это. Немедленно.

– Как вылезет – уберу, – буркнул Коля, а затем спохватился, – Слушай, Маш, отсыпь крупы какой-нить, а? Ну там гречечки. Мы с Ваньком зверя покормим. Он там голодный, наверное.

Женщина уставилась на мужа так же недоумённо, как он смотрел на Ивана, когда тот сказал о соловьях.

– Ко-ля́... – начала она.

– Ладно, сам найду! – мужик раздражённо потопал в дом, и Мария крикнула ему в спину, – Гречи нет!

Николай вернулся с начатой пачкой бурого длиннозёрного риса.

– Совершенство традиций, – торжественно прочитал он и щедро втормошил в столб.

Оттуда радостно затрещало, будто ссыпали зерно на мельницу.

– Кушай, братан. Только немного, а то потом не выберешься. Ряха застрянет.

Закатив глаза, Мария ушла в дом.

За день Иван несколько раз простукивал забор. Бурундук отзывался. То ли грызуну не хватало места, чтобы вскарабкаться на ствол, то ли он что-то себе повредил, но Ванино сердце всё равно падало вниз, туда, в глубь зацементированного столба.

Иван утешался тем, что сделал хоть что-то. Люди так часто успокаивали себя – подкармливали, заводили в подъезд, гладили, крошили колбасу, делали подстилку из картона, или вот оставляли палку и насыпали крупу. Это было хуже, чем равнодушие. Оно хотя бы однотонно, в нём не лукавят, а просто проходят и отворачиваются. В своих действиях Ивану виделась попытка остаться хорошим. Он сделал хоть что-то, а значит, был чист и мог спокойно жить до следующего несчастья, мимо которого он опять не пройдёт, а остановится и тяжело вздохнёт, чтобы ещё пару ночей вспоминать об этом перед сном.

В этом была фатальная несправедливость. Что-то, с чем нельзя было примириться. Бурундука требовалось спасти. Спасти, несмотря ни на что.

В последний свой поход к забору Иван невольно подслушал разговор.

– Я сейчас залезу и сама уберу, – горячился женский голос.

– Зай, ну чем она тебе мешает? Он же не вылез ещё.

– Долго эта коряга торчать будет!? Завтра отец приезжает, с ним люди... ты помнишь, Коленька, что это за люди? Это тебе не одноклассников твоих позвать. Сергею Михайловичу комара достаточно, чтобы начать стебать. Что, Машка, рогами хвастаешься, на забор повесила? Вспомни как в прошлый раз по тебе проехались...

– Никто по мне не проехался, – вяло возразил Коля.

– Это ты тому малолетке расскажешь. А Сергею Михайловичу тогда всего-то мангал не понравился. И то, что дрова для бани с краской были. Тебя полвечера стебали, пока папа мой это не прекратил. И ты ещё хочешь, чтобы тебя позвали к ним работать? Коленька, я тебя умоляю, вынь эту страхолюдину. Ты же сам понимаешь, что я права. Ты и дров нормальных наколол, и мангал приличный выложил. И пиво ездил нужное покупать. Мясо сам мариновал. Ты же хочешь им понравиться?.. Что ты молчишь? Почему, когда на тебя наседают, ты всегда молчишь?

Раздалась какая-то возня – видимо, попытка обнять – и Николай ответил:

– Давай простоит до утра? Утром я уберу. Обещаю. Ну или давай я отломаю эти рога. Не видно же... Хотя да, о чём это я. Это не на заборе рога. Это ты рогом упёрлась. Для тебя это дело принципа. Вся в папашу.

После смачной оплеухи последовало злобное обещание:

– Как уснёшь, я туда чайник кипятка залью.

– Ну Маш...

– Ко-ля́! – раздалось строго.

– Ладно-ладно...

Через пару минут на фоне темного неба появилась недовольная Колина голова. Он заметил притаившегося в проходе Ивана только тогда, когда взялся огромными ручищами за кривой сук. С несколько мгновений мужчины молча смотрели друг на друга, а затем Коля начал вытаскивать деревяшку. Трели бурундука накрыл гром профнастила. Николай выбросил лесину за забор и спросил назад: