Carmina - страница 12
Хожу. А ты лишь ждешь: – о, кто же ты?
Я чувствую, как расстаюсь с собою
И прошлое теряю, как листву.
Твоя улыбка ясною звездою
Сияет над тобой и надо мною,
Она прорежет скоро синеву.
Всё, что давно в младенчестве моем
Блистало безымянными волнами,
Всё – назову тобой пред алтарем,
Затепленным твоими волосами,
Украшенным твоих грудей венком.
Песнь любви
Как душу мне сдержать, чтобы к твоей
Она не прикасалась? Как поднять
Ее к другим предметам над тобою?
Хотел бы дать покой я ей
Вблизи чего-нибудь, что скрыто тьмою,
В том месте, где не стало б всё дрожать,
Когда дрожишь своей ты глубиною.
Но все, что тронет, – нас соединяет,
Как бы смычок, который извлекает
Тон лишь единый, две струны задев.
В какую скрипку вделаны с тобою?
Какой артист нас охватил рукою?
О, сладостный напев!
Восточная песнь
Не побережье ль это наше ложе?
Не берегли, и мы на нем лежим?
Волнение грудей, меня тревожа,
Над чувством возвышается моим.
И эта ночь, что криками полна, –
Грызутся звери, вопли испуская –
О, разве не чужда нам ночь глухая?
И разве день – он, тихо возникая
Извне, грядет, – нам ближе, чем она?
Друг в друга так нам надобно войти,
Как в пестик пыль цветов с тычинок входит.
Безмерного вокруг нас много бродит,
На нас бросаясь дико на пути.
Пока сближаемся мы, не дыша,
Чтобы его вблизи не увидать,
Оно внутри нас может задрожать:
Изменою наполнена душа.
Абисаг
I
Она лежала. Юная рука
К старевшему прикована слугами.
Лежала долго подло старика,
Слегка напугана его годами.
И иногда, когда сова кричала,
Вращала в бороде его свое Лицо.
И вот Ночное восставало
С трепещущим желаньем вкруг нес.
И с ней дрожали звезды. Аромат
Искал чего-то, в спальню проникая,
И занавес дрожал, ей знак давая,
И тихо следовал за знаком взгляд.
Осталась все же возле старика
И Ночь Ночей ее не побеждала,
Близ холодевшего она лежала,
Нетронутая, как душа, легка.
II
Король мечтал о днях ушедших в мрак,
О сделанном и думал над мечтами
И о любимейшей из всех собак. –
Но вечером склонялась Абисаг
Над ним. И жизнь его лежала так,
Как будто брег заклятый под лучами
Созвездий тихих – под ее грудями.
И иногда, как женщины знаток,
Ее неласканные узнавал
Уста король сквозь сдвинутые брови
И видел: чувства юного росток
Себя к его провалу не склонял,
И, слушая, король, как пес, дрожал,
Ища себя в своей последней крови.
Давид поет перед Саулом
I.
Царь, ты слышишь: струны порождают
Дали нам и мы по ним идем.
Звезды спутанной толпой сверкают.
Падаем мы на землю дождем
И под ним вокруг все расцветает.
И цветут, кого ты знал когда-то
Девами, но женщины теперь.
Манят. Слышишь ты их ароматы?
Стройных отроков, одетых в злато,
Потаенная скрывает дверь.
Я хочу, чтоб песнь все принесла
Вновь тебе. Колышатся, пьянея,
Звуки. Ночи, царь, твои! Тела,
Ослаблявшие твои дела,
Были чудны красотой своею.
Кажется, что рой воспоминаний
Я сопровождаю, их в тумане
Чувствуя. Какой игрой сумею
Передать их смутный стон желаний?!
II.
Царь! Владевший всем! Все переживший
Царь! Ты жизнью громкою своей
Нас преодолевший и затмивший!
О, сойди же с трона и разбей
Арфу, струны утомивший!
Словно древо павшее – она.
Меж ветвей, носивших плод бывало,
Смотрит дней грядущих глубина,
Но – увы – об них я знаю мало.
Не вели близ арфы мне дремать!
О, взгляни на молодые руки!
Неужель не могут извлекать,
Царь, как ты, они из тела звуки?
III.
Царь! Во тьму уходишь, но мой звук
Над тобою власть еще имеет.
Не разбита песнь моя! Вокруг,
О, взгляни, вокруг все холодеет.
И сердца – твое, царь, заблудившись,
А мое, осиротев, – в твоем
Гневе-облаке повисли, слившись,
Стиснутые в бешенстве своем.
Видишь: мы меняемся с тобою.
Делается духом плоть. Пока
Близ тебя, царь, юноши рука,
Я ж держусь за руки старика,
Станем мы кружащейся звездою.
Морг
Лежат, как будто должно им такое
Последнее изобрести деянье,
Чтоб с этим холодом, самих с собою
Их примирить и завершить слиянье.
Ведь все вокруг них ждет еще конца.
Какое имя мертвое хранила
Одежда их? Смывали с их лица
Отчаянье. Оно не отходило
И их уста отмытые молчат
И бороды колючею волною
Расчесаны служителей рукою,
Затем, чтоб зрители не отшатнулись.
Глаза за веками перевернулись
И внутрь обращен теперь их взгляд.
Пантера
Хранить в себе, решоткой утомленный,