Carmina - страница 3
Мы – одни, мы – распяты, несчастные,
На распятье оставлены;
Но дотянемся к небу усильями
Мы, тоскою вспоенные,
Ты – Хранитель, – разбитыми крыльями,
Я – рукой раздробленною.
(К неизвестной картине)
II.
На мертвом севере снега
В томительном бреду застыли
И месяц наклонил рога
Над тканью серебристой пыли.
И тишина снегов сладка;
Все те же ночи, звезды те же,
Лишь долетит издалека
Протяжный, тяжкий вой медвежий.
На перекрестке, в блеске звезд.
Однообразный и унылый,
Нагнулся обветшалый крест
Над позабытою могилой.
И на изъеденной плите
С очами красными от горя
Недвижен ангел на кресте,
Встречающий веками зорю.
И за спиною два крыла
Разорваны тоской суровой
И воск девичьего чела
Изборожден, как плоть Христова.
И ангел горестно глядит, –
Забытый ангел на могиле –
Не прогремит ли мрамор плит
Под пеленою снежной пыли
И воскрешенная душа,
Восстав от долгого томленья,
Не колыхнется ли, спеша,
В миг огненного пробужденья?
И ангел в горние огни
Глядит и стынет над дорогой,
Теряя пасмурные дни,
Сосчитанные вьюгой строгой.
И может вьюга занесет
Христом покинутое место,
Лишь, не проснувшись, небосвод,
Здесь прозвенит: «In tomba questa»,
Но ангел не устанет ждать
Сквозь заснеженные ресницы,
Готовый мертвого принять
В свои застывшие десницы.
Уединение
«O, patria! Ti rivedre»
Tancredi
Когда в зловещий час сомнения
Я опьянен земной тоской,
Свой челн к стране Уединения
Я правлю твердою рукой.
Земля! Земля!.. Моей отчизною
Я вновь пленен. Родная тишь!
Но отчего же с укоризною
Ты на пришедшего глядишь?
Тебе был верен я, не знающий
Иных утех, чем грез о том,
Когда приду, изнемогающий,
К тебе я в сумраке ночном.
Из данного мне ожерелия
Я не растратил бирюзы –
Ни в час безумного веселия.
Ни в час настигнувшей грозы.
Смотри: венец твой окровавленный
Из горних, облетевших роз,
Как раб смиренный, но прославленный,
Я на челе опять принес.
Пусть в городах блудницы многие
От ласк моих изнемогли –
О, что тебе слова убогие,
Растерянные мной вдали,
И поцелуи бесконечные,
И сладострастья буйный хмель?
Тебе принес я речи вечные
И дух – увядший иммортель.
О, приюти меня, усталого,
Страны блаженной темнота,
И горстью снега бледноталого
Увлажь иссохшие уста!
Борису Фриденсону
Пеной потока серебряно-пестрого
Мысли кипели твои и мои.
Но совершилось: о выступы острова
Мы раздробились в две тонких струи.
Мы разошлись – и не выбрал истому ты
Сладостных мук в неизвестных путях
Мне предоставил пучины и омуты,
Бури и брызги в крутых берегах.
Сам же потек безмятежной дорогою,
Старым руслом, по песчаному дну,
Камни омыл и, их груди не трогая,
Ты успокоенно катишь волну.
Нет, я не знаю, что будет, что сделаю,
Что совершу, размывая кусты!
Может по-прежнему пеною белою
Не отражу голубой высоты,
Может иссякну, бесследно исчезну я,
Может за островом – там – вдалеке,
Вместе сольемся волною любезною,
Вместе потечь в беспокойной реке.
Ты подойдешь и волной серебристою,
Чистою влагой сверкнешь предо мной,
Я же вольюсь, если только я выстою,
В блеск твоей славы жестокой волной.
В грудь твою ясную красное полымя
Замыслов дерзких, не детских волью.
Вместе сольемся волнами веселыми
Вместе потечь в незнакомом краю.
Молитва
О, Светлый Господи! Десницу
Незримую простри над ней
И на усталые ресницы
Успокоенья сон пролей!
Степь зеленеющую взрыли
Копыта диких табунов
И облаком мертвящей пыли
Задернули цветной покров.
Ее душа, как грудь степная,
Жестокой болью прожжена.
С молитвой к небесам взывая,
Томится, юная, она.
О, Господи! Из отдаленья
Ночные песни прогони
И снег благого всезабвенья
На раны кротко урони!
Под тканью снежносеребристой
Воспрянув, девственная плоть
Молитвой тихой и лучистой
Тебя восхвалит, о, Господь!
«Один в полях среди несжатых нив…»
М. Н. Андреевской.
Один в полях среди несжатых нив,
Слежу меж звезд венец небесных лилий,
Приемлю тихий всплеск незримых крылий,
Из бледных рук фиалки уронив.
О, смерть! Тебя, твой черный плащ развив,
Архангелы на землю уронили.
И я, овеян светом лунной пыли,
Приход твой жду, смиренно-терпелив.
Покорно грудь простором милым дышит,
И синий ветер мой наряд колышет.
Как от шипов, чело Христа в крови –
Моя душа изрыта мукой лютой.
О, смерть! Моя сестра! Благослови
И благостным плащом меня укутай.