Час ночи - страница 57

Софья Георгиевна стала его верной помощницей. Сама она, при всей своей жадности, вскоре отошла от собственного «дела», передав Зою Васильевну со всей её парфюмерией мужу. Слишком большое впечатление произвёл на неё арест одной из продавщиц того магазина и некоторых её постоянных клиенток. И хотя Владимир Сергеевич только посмеивался над этой новостью, сама Софья Георгиевна решила, что риск здесь всё же слишком велик и лучше она будет помогать Вове — тогда при провале, в крайнем случае, арестуют его, а ей ничего грозить не будет. Этими предательскими соображениями она, естественно, с мужем не поделилась, да тот и не допытывался, резонно рассудив, что при его доходах жене следует лишь умело тратить, а также обращать деньги в более надёжные ценности, что тоже было делом далеко не простым и даже небезопасным. При всём том Софья Георгиевна всегда была в курсе его текущих дел и операций.

Что касается Зои Васильевны, то с ней Софья Георгиевна продолжала поддерживать самые близкие отношения, время от времени властно подавляя её попытки бунта.

Одинокая Зоя Васильевна, весело и беззаботно пропорхав молодость, вдруг обнаружила, что о замужестве думать уже поздно и никакие самые лучшие французские мази и другая косметика не в состоянии скрыть тяжёлых отвислых складок на шее и щеках, предательской желтизны иссушенной кожи и потускневших глаз с синеватыми мешочками под ними. Начали редеть и волосы — роскошные, с каким-то особым отливом, каштановые кудри, предмет особой гордости Зои Васильевны и тайной зависти самой Софьи Георгиевны, ибо даже её золотистая корона меркла перед причёской подруги. Когда Зоя Васильевна заметила, что её чудесные волосы потеряли свой блеск и стали предательски редеть, она поняла, что всё в области чувств для неё окончено, и тогда самозабвенно отдалась другой страсти — коммерции, про себя мотивируя это тем, что ей не от кого ждать помощи, когда придёт старость, и надо создавать какой-то резерв. Эта идея постепенно превратилась у неё в манию. Она стала себе отказывать сначала в различных радостях и излишествах, а потом и в необходимом, скаредно высчитывая каждую копейку. Если, к примеру, она утром шла к Софье Георгиевне, то дома не позволяла себе выпить и стакана чая. Бельё и верхние вещи, самые дешёвые, она донашивала до такой ветхости, чиня, штопая и латая, что даже на тряпки употреблять их становилось невозможно: они расползались в руках.

Зато в пропотевшем, свалявшемся матраце накапливались мешочки — крепкие мешочки с «камушками», золотыми монетами, колечками и даже чудом попавшими к ней долларами. Мешочки скрывались в старом матраце навсегда и с этого момента ни разу не вынимались. Счёт своим богатствам Зоя Васильевна вела только в уме, не осмеливаясь довериться бумаге, при этом часто путалась, сбивалась, мучительно сомневалась в итогах, но достать мешочки и пересчитать их содержимое не решалась. Ей всё время казалось, что кто-то только и ждёт этого момента, чтобы напасть и ограбить её. Нет-нет, она всё это достанет, если появится он, о котором она, вопреки всем доводам рассудка, всё же не переставала думать по ночам. Глупенький, он даже не знает, что его ждёт у неё, какая счастливая, какая безмятежная жизнь, ведь она же ему всё отдаст, всё оставит. Да, он ничего не знает! И она беспокойно, в каком-то непонятном томлении ворочалась в своей неудобной постели и подолгу не могла уснуть. А днём она с жадной, нетерпеливой насторожённостью приглядывалась к каждому мужчине, с которым сводил её случай.

Впрочем, все эти переживания не мешали ей в главном — в её коммерческих делах. От мысли, что она может что-то потерять, что-то недополучить, у неё начиналось сердцебиение и нервно подёргивалось веко.

Вот то же началось и сейчас, когда она услышала последние слова Софьи Георгиевны. Ну конечно! Опять они подсовывают ей эту дешёвку, эту ерунду, от которой отворачиваются даже самые непритязательные из её клиенток. Ну а модные, современные дамы уже и не надеются, что она принесёт им или их мужьям что-нибудь стоящее. Конечно, эта парочка думает, что с ней, с Зоей Васильевной, за которую некому заступиться, можно обращаться как угодно. Но у неё ещё есть зубы, и она может больно укусить. Пусть не рассчитывают, что она вечно будет подбирать то, что не годится другим.