Части целого - страница 72
— Это я, Гарри! — Крикнув в суматохе, я понял свою ошибку и присел, ожидая над головой град пуль. Но выстрелов не последовало. Раздались щелчки и скрежет — Гарри приступил к утомительной процедуре отпирания двери. На этот раз времени потребовалось больше, чем обычно. Гарри встретил меня в исподнем, с пистолетом в одной руке и с топором в другой. В глазах огонь и страх. Я не мог ждать и сразу выложил ему новость: — Я нашел издателя. Он — англичанин и вскормлен на скандале! Не боится принять огонь на себя! Ему понравилась твоя книга! Он собирается все на нее поставить! Рукопись отправится прямо в печать!
Гарри был настолько потрясен, что не мог выговорить ни слова. Застыл на месте. Тебе приходилось видеть замороженного добрыми новостями человека? Забавное зрелище.
— Ва-а-а… что ты сказал?
— Мы добились своего! Твоя книга обретет переплет!
Облегчение, страх, любовь, ужас, ликование — вот те чувства, которые отразились на его лице. Даже у самых уверенных в себе эгоистов есть некая тайная область, которая сомневается, что все пойдет как надо. У Гарри эта область пришла в полное волнение. Уж больно все вышло неожиданно. Его экстрасенсорное восприятие имело мертвую зону, поскольку пессимистический голос заглушал пророческий шепот третьего глаза. Гарри смеялся, плакал, размахивал пистолетом и стрелял. Потолок осыпался на нас крупными кусками штукатурки. Это было страшно. Гарри обнял меня, и мы шли по коридору, пританцовывая. Но удовольствие было от этого небольшое: пистолета и топора он так и не выпустил из рук. Гарри вновь попытался поцеловать меня в губы, но на этот раз я был настороже и подставил щеку. Он попал в ухо, и Гарри продолжал кружить, и его неходячая нога задевала за край стола. Все получилось! Его книга увидит свет! Его дитя! Его наследие!
Следующие несколько недель прошли словно в тумане. Я почти каждый день приходил в кабинет Стэнли. Мы все делали вместе: выбирали гарнитуру, подправляли главы. Он хотел, чтобы таинственный автор написал предисловие, и Гарри принялся за работу — день и ночь не отходил от стола, но текст от меня прятал. Стэнли продал все, чем владел, чтобы оплатить услуги типографии.
— Печатники не представляют, что их ждет, — повторял он. — Когда книга поступит на полки магазинов, они окажутся в центре шумихи. Затем книгу запретят. И это станет ее бесплатной рекламой. Ничто так не повышает продаж, как росчерк пера цензора. Последует всеобщее негодование. Запрещенные экземпляры будут тайно ходить по рукам. Книга заживет собственной жизнью и станет расти словно гриб, во мраке и сырости. Затем раздастся чей-то одинокий голос: «Хо! Да это же гениально!» Следом закивают другие головы, хотя только что ими брезгливо качали. Нашим героем станет тот, кто не верит ни единому своему слову. Но для нас это не имеет никакого значения. К счастью, некоторые критики не могут обойтись без того, чтобы идти вразрез со всеми, — им наплевать, против чего выступать. Если говорится: «Возлюби ближнего своего», они требуют: «Нет! Презирай его — он червь».
Стэнли каждый день пускался в такие рассуждения. И говорил одно и то же. Предрекал книге Гарри великое будущее, хотя постоянно просил открыть ему имя автора.
— Нет, — каждый раз отказывал я. — Имя будет открыто в тот день, когда начнет крутиться печатный станок. — Стэнли бил кулаком по столу и делал все, чтобы выпытать у меня имя.
— Я подставляюсь, Марти, но как я могу быть уверен, что автор — не педофил? Понимаешь, скандал — это одно, я не боюсь скандала, но ни один человек не притронется к книге, если обнаружится, что автор обидел ребенка.
Я заверял его: Гарри — самый обычный и заурядный ворюга-мокрушник.
Как-то раз, проверить, что затеял муж, к Стэнли приехала жена. Она оказалась худощавой, привлекательной женщиной с остреньким носиком, который, как мне показалось, был не вылеплен, а обточен на наждачном круге. Она обошла кабинет, хотела заглянуть в рукопись, но Стэнли накрыл ее газетой.
— Что тебе надо, ведьма?
— Ты что-то задумал?
Муж не ответил, но его улыбка ясно говорила: «Задумал, задумал, но это не твое дело, мерзкая баба!»