Частная кара - страница 12
И потом, после оговорки Рылеева, Николай каждого допрашиваемого подводил к вопросу, на который ждал и жаждал получить утвердительный ответ:
— А не был ли сочленом некто Кущин?
Он так и спрашивал: «некто Кущин».
И когда князь Трубецкой ответил: «Да...» — он готов был многое простить этому потерявшемуся и ничтожному в его глазах князю и даже в запальчивости пообещал ему что-то.
Потом, совершенно случайно, Кущина припомнил Бестужев.
Трех свидетельств было достаточно, чтобы произвести арест, но Николай не спешил.
Были арестованы все близкие друзья и знакомые Кущина, но Николай все еще оставлял его на свободе.
И только нынче распорядился взять.
В тот вечер Кущин был в доме вагонмейстера Соломки. Стоял в большой зале и что-то рассказывал о своих скитаниях по Сибири.
Вошел дворецкий и, обращаясь к хозяину, доложил:
— Фельдъегерь его императорского величества...
Соломка побледнел. Появление фельдъегеря в те дни не предвещало ничего хорошего.
— Господа, это за мной, — сказал Кущин, раскланиваясь. — Прощайте, господа. Надеюсь, что своим отъездом во дворец я не испорчу вам приятного вечера.
Фельдъегерь действительно прибыл за Кущиным.
Во дворце встретил генерал-адъютант Чернышов и потребовал сдать шпагу.
Давняя неприязнь к Чернышову вылилась неожиданно.
— Ваше превосходительство, — сказал Кущин, — а нет ли кого поблизости из боевых генералов? Кому бы я мог вручить свою шпагу, данную мне за храбрость на поле брани фельдмаршалом Михаилом Илларионовичем Кутузовым?
— Нет, полковник, — нашелся Чернышов, — этой чести вам не будет оказано.
Царь стоял, облокотясь на спинку кресла, лицом к двери. Все присутствующие тоже стояли, кроме генерал-адъютанта Левашова. Он сидел за столиком, на котором были чернильный прибор и стопка чистой бумаги.
Кущин не успел произнести положенного приветствия, Николай опередил его вопросом:
— А что, полковник, ты по-прежнему обедаешь в восемь утра?
В русской речи Николай никогда не употреблял местоимения «вы».
— Я своих привычек не меняю, государь, — ответил Кущин.
Генералы переглянулись, и Левашов, хотя и не понял смысла произнесенного, все-таки знаемо улыбнулся.
Вопрос не застал, как ожидал император, Кущина врасплох, хотя и относился к давнему времени.
Николай с детства питал отвращение к штатскому платью. А во времена Александра оно все шире входило в моду. Офицеры даже в полки являлись в штатском, гарцевали в нем перед строем. А лейб-гвардейцы щеголяли в прекрасно сшитых фраках.
Первое самостоятельное решение, которое принял Николай, было — беспощадно бороться с фрачниками.
В пятнадцатом году он издал приказ, строжайше запрещающий в табельные дни офицерам надевать фраки. В свободное время менять форму на штатское только после обеда.
Николай так и обозначил в приказе время: «после обеда».
Кущин в свободный день, в часу десятом поутру, спешил в город в прекрасно сшитом штатском костюме. На плацу заболтался с друзьями, и тут вихрем налетел великий князь.
— Кто таков? — едва сдерживая гнев, спросил Николай у Кущина.
— Его величества лейб-гвардии гусарского полка ротмистр Кущин.
— Почему нарушаешь приказ?
— Какой, ваше высочество?
— Статское носить в свободное время только после обеда!
— Я уже отобедал, ваше высочество! — ответил очень спокойно Кущин.
— Как — отобедал? — растерялся Николай.
— Точно как светлейший князь генералиссимус Суворов Александр Васильевич — ровно в восемь утра...
Офицеры вокруг не скрывали улыбок, а Кущин был подчеркнуто вежлив и независим.
Николай ударил коня и ускакал.
— Этого он тебе не простит, Алеша, — сказал кто-то из друзей...
— Не меняешь привычек, — усмехнулся император. — Однако в вечернее время и — в форме?
— Должен вступить в ночное дежурство при штабе его превосходительства графа Аракчеева, ваше величество.
«Конечно, разбойник, конечно, негодяй. И по-прежнему дерзок», — подумал Николай Павлович, удерживая паузу.
— Ты, кажется, оставлял службу?
— Да. В 1816 году вышел в отставку и держал экзамен на звание инженера. У меня с детства были великие наклонности к математике, ваше величество.