Человек из оркестра - страница 47
. <…> Но ничего не выходит. Сейчас идет набор, да и в театре очень холодно. Решил пока обождать. Во-первых, уехал в Москву Ходоренко, во-вторых, нам обещали тоже дать 1-ю категорию и стационар. Мне, конечно, в последнюю очередь. В столовой у нас стало неплохо. Увеличились порции каш. Но к сожалению, слишком мало талонов. За это время умерли: Маратов>{446}, Кацан>{447}, из нашей комнаты — Иванов>{448} и Шредер, Кузнецов>{449} Иосиф Николаевич. Был у Любы один раз. От Соломона никаких известий. В течение последних 2-х недель потратил на хлеб около 1500 руб. — все, что у меня было. Не знаю, что буду делать теперь, когда я абсолютно без денег. Покупал папиросы по 5 руб. штука. Цены на все замечательные: получка у меня 200–250 руб., а кило хлеба стоит 300 руб., да и достать его очень трудно. Вчера был дома и получил от Муси очень дельное письмо, на которое сразу ответил. Письмо от 17/I из Починок>{450}, но она уже в Саранске>{451}. У нас обстрелы каждый день, и довольно жуткие. В воскресенье в 6 утра 8/III осколком снаряда разбило дверь в коридоре и повредило стену в 6-м этаже. Я в эту ночь не ночевал в общежитии. Мне становится все тяжелее, может быть, потому, что улучшается у других.
7-е мая 1942 г.
С 23-го марта, когда у меня кончились карточки на хлеб и крупу, вдруг нам дали спец. столовую, где я и обедаю до сих пор без карточек>{452}>{453}. За это время я немного оправился. 4-го мая был в бане (это с января, после того, как я плохо мылся на Радио). В теле большая разница. Вместо костей, обтянутых ужасной, киселистой кожей без единого мускула, у меня уже появилось кой-какое мясо на костях. Обеды в этой столовой очень вкусные. С конца марта стал играть соло на Радио. С апреля стал играть и в концертном ансамбле>{454}. 1-го апреля играл соло. Все слышавшие меня очень хвалили игру>{455}. 4-го апреля был страшный налет на Ленинград>{456}. Бомба упала через дорогу напротив Дома радио на улице Ракова. Я теперь, в отличие от осени, иду во время тревоги на крышу, вместо того что всегда скрывался в убежищах. Мне несколько раз снился Абрам, и так ясно. Ясно. Замечателен мой сон, будто я в Саранске. Играл в саду с Симочкой, и как надоедал всем рассказами об ужасах Ленинграда, как все от меня отворачивались, не желая слушать, и как я утонул в трясине.
Потом сон — бомбежка, такой ясный-ясный, и Абрам был со мной.
С середины апреля пошел трамвай>{457}. Кой-где появилось электричество. Заработали некоторые кино: «Колосс» и др[угие].
Я пишу о весне, когда уже 2-е сентября. На носу осень, за нею страшная зима, которую в нашем состоянии — не совсем изжитого истощения после ужасного голода, когда народ все еще в блокаде, ожидании вражеского наступления и неизбежного с ним усиления обстрелов и бомбежек, разных трудработ и др[угих] прелестей войны, — зима, которую трудно представить, чтоб можно было пережить. У меня есть зимнее пальто, ботинки. Еще достать валенки — и у меня будут все возможные средства для встречи с ней. Но почему я пишу о весне? Мой сосед по общежитию, мальчик Вадим, показал мне свое сочинение — любовные стихи. Я был ошеломлен. Не оценивая их качества, я был поражен одним фактом их существования, фактом того, что между нами после пережитых ужасов и истощения не умерла любовь и влечение к женщине[16]. Чувства, совершенно забытые мной, и темы, столь частые и популярные прежде, теперь совершенно исчезнувшие в товарищеских беседах. Все же прочитанное меня смутно взволновало, и я старался представить себе и в своем прошлом любовь и весну. Эти два понятия так связаны друг с другом. Прежде меня, к тому же довольно часто, посещало это прекрасное чувство. Я говорю «прежде», как будто я старик, а мне 32 [года]. Прежде — это до войны. Ожидание весны. Ее приближение и связанный с ним подъем и радостное оживление. Появление почек на деревьях, зелени, девушки, продающие первые полевые цветы, завязывающиеся любовные интрижки, скорое окончание театрального сезона и отпуск — благословенные блага весны и лета — прогулки, купание. Наконец дома свежие овощи и фрукты, о которых мне здесь неудобно упоминать после абсолютно гастрономического содержания всего прошлого в дневнике. Как все это отлично от нашего ожидания этой весны — весны 1942 года.