Человек, помоги себе - страница 31

Внезапно через зал к сцене торопливо пронеслась Вика. Тихо что-то сказала Юлии, и в президиуме заволновались. Юлия Гавриловна сразу вышла вслед за Викой. Мы начали оглядываться, а оставшаяся в президиуме за председателя старшая пионервожатая призвала к порядку. Юлия вернулась, когда доклад кончился, мы шумно хлопали. А к нашему девятиашному островку подлетела опоздавшая Роза-сорока, влезла в середку девчоночьего цветника и зашептала:

— Ой, девочки, что сейчас было!

Оказывается, на вечер приходила Лариса. Да не одна. Явились с ней и Динка, и эти парни. Дежурные хотели их пропустить, но Марат заметил: парни пьяные. И преградил им дорогу. Они зашумели. Лариса заявила: не пустят их — и она не останется. И ушла с ними.

— А Бурков? — спросила я.

— Какой Бурков? — Роза пожала плечами. — Его и не было.

— Ольга Кулагина! — Голос Юлии Гавриловны пронесся над залом, усиленный динамиком. — Что же ты?

Широкоплечий майор милиции уже стоял, держа в руках тоненькую краснокожую книжицу.

Я вышла на сцену. Зал смотрел на меня. Майор раскрыл мой паспорт, словно еще раз проверил, я ли там изображена.

— Ольга Васильевна, поздравляю! — Он пожал мне руку.

Ансамблисты из девятого «Б» заиграли туш. Овация. Торжественный акт вручения серьезного документа свершился.

Конечно, если сказать по совести, — как и утром в день рождения, я не ощутила в себе сейчас разительных перемен: держать в руках этот документ часом позже или часом раньше — какая разница? И все-таки… Стоя на сцене, в ряду тех, кто вслед за мной получил паспорт, я глядела на свою красную книжицу, сверкающую золотым тиснением герба. «В руках у меня молоткастый, серпастый…» Серия, номер. Печать. И вид мой на фотографии вполне серьезный. Теперь я не просто лицо, вписанное в графу «Дети». Я сама — гражданин СССР! Фамилия, имя, отчество. Время и место рождения. Национальность. Собственноручная подпись.

Улыбаясь, встают рядом со мной Шумейко, Кира Строкова и девочки из девятого «Б». У каждого в руках алеет книжица.

— Отныне вы — граждане Советского Союза, — говорит нам майор. — Носите же с честью это высокое звание.

Да! Не для того вручают паспорт, чтобы беспрепятственно ходить в кино.

Илья Шумейко читает Маяковского громоподобно, напористо. Любое слово этого стихотворения давным-давно известно каждому, но все слушают, как впервые. И у меня рождается чувство, будто бой, который когда-то вел Владимир Маяковский, не кончен. В мире еще много зла, и никто не имеет права отступать перед ним и прятаться за спины других, а обязан, как настоящий гражданин своей страны, стоять до полной победы добра и правды…

— …свои стихи Ольга Кулагина! — доносится до меня голос учительницы, и я делаю шаг вперед, и тоже громко, напористо декламирую, подхватывая только что прозвучавшие слова Маяковского:

…Я бежала к Ларисе, покинув школу, вечер, ребят, поняв, что не могу больше неволить себя и делать вид, будто мне безразлично, как у нее там с этими парнями и с Динкой. Я обманывала себя все эти дни, а теперь не хотела обманываться и хотела только одного: скорее, как можно скорее добраться до ее дома, увидеть ее и сказать, что ничего не преувеличиваю, а просто не оставлю ее одну.

Гнало ли меня необъяснимое предчувствие опасности, которая ей угрожает, или неколебимая вера в то, что она сейчас нуждается в моей помощи? Знаю только — я не ошиблась и не зря пришла к ней в самый разгар гульбища, которое развернула в Ларисиной квартире Динкина шатия.

Открыла мне разлохмаченная, как всегда сильно надушенная, Динка. А за ее спиной сразу появились с криками, деланной восторженностью отмечая мой приход, весьма «тепленькие» Сирота с Гвоздиловым. И белогривый бородач в джинсах. И еще какая-то бледнолицая девица в розовом платье, таком коротком и с такими вырезами, что казалось, будто она не в платье, а в купальнике. Девица бесстыдно висла на белогривом бородаче, обхватив его шею руками. Мне она помахала, как знакомая, хотя видела меня впервые.