Человек, помоги себе - страница 46

И это была тоже правда — им плевать и на нее, и на меня, на всех на свете! Лишь бы никто не мешал жить, как они хотят.

Тенор-бородач внезапно затянул:

И Сирота подхватил, дергаясь всем телом:

Я вышла на площадку, вцепилась руками в железные поручни.

— Канай и ты, рыцарь! — донесся сзади голос Гвоздилова. — Чего ее сюда приволок?

Бурков что-то забубнил, словно оправдываясь. Гвоздилов перебил: «Такой же, такой же, чистенький!» Бурков опять забубнил.

Медленно спустилась я вниз и пошла по улице, ни о чем не думая.

Я вдруг страшно устала. От беготни по городу в поисках Ларисы. От этой короткой стычки сейчас. И кажется от своего собственного упрямства.

— Гады! — Бурков догнал меня, пошел рядом. — Нахлестались как черти. Один дыхнет, всех закусывать тянет. А про Нечаеву не знают они, когда вернется.

— Если и узнают, мне не скажут, — ответила я.

— Да, — согласился он. — Обозлились на тебя зверски.

— А на тебя?

— На меня все злятся.

«Верно», — подумала я, вспомнив, что произошло у него в классе. «Фигаро здесь, Фигаро там». А получается — Бурков ни там, ни тут.

— Ладно, чепуха это! — махнул он рукой. — Пусть хоть кто злится, а я ни с кем.

— Как ни с кем?

— Так. — Его лицо сделалось каменно-твердым, серые глаза похолодели, он сжал губы, и они выстелились в тонкую ниточку. — Себя знать надо. На себя, человек, надейся. Так и учительница сказала, помнишь: «Если я не за себя, то кто за меня?»

— Ты забыл про вторую часть изречения: «Если я только за себя — зачем я?»

— Это уже философия.

— А у тебя что?

— У меня жизнь. Сам не пробьешь дорогу, никто за тебя не сделает. И в наш просвещенный век — нужны только ум и расчет. Хочешь еще изречение: «Обмани ближнего и не забывай о дальнем, ибо тот приблизится к тебе и тоже обманет»?

Я остановилась и посмотрела на него внимательно:

— Ты это всерьез?

Он засмеялся:

— Считай — шучу.

— А если не шутишь, сам недалеко ушел от них.

— Ну да — сравнила! У них за душой — пшик. А я? — Он опять засмеялся — так нелепо показалось ему сравнивать себя с пустыми бездельниками, от которых он безоговорочно отрезал себя потому, что в самом деле у него было кое-что за душой, была своя цель. Он хочет жить, как живут родители-трудяги, неветреные и наживистые.

А может, и вправду что-нибудь путаю? Пытаюсь все разложить по-книжному, по полочкам. А в жизни-то Бурковы существуют. Да еще как живут! Припеваючи — имеют домище-дворец, могут и автомашину приобрести, если захотят. Что угодно!

— До завтра. — Я остановилась. — Мой дворец.

— Нет, до сегодня. До вечера. — Бурков кивнул в сторону ребят. — Я сконтачил с ними. Нечаева придет, тебе туда хода нет. А я ее вызову. Хочешь? — Он угадал — хочу. Только почему такая забота о Нечаевой? — А кстати, и билетики куплю. В «Северный». Какая-то «Честная грешница» там. Фильмик АРЕ. Говорят, ничего.

Вот оно что! Я глядела на него, чувствуя, как неудержимо краснею. В такие моменты на меня смешно смотреть: ничего не могу поделать со своим лицом — пунцовеют щеки, уши, даже кончик длиннющего носа. Даже белки несуразно огромных глаз. Значит, дождалась, Кулагина! Пригласил тебя в кино Николай Бурков. Тебя, а не Ларису Нечаеву. Что же ты ответишь?

Ликуя, ухватишься? Сразу согласишься? Или промолчишь?

Я кашлянула, чтобы не подвел, не дрогнул голос.

— И когда же смогу увидеть Ларису?

Н. Б. деловито взглянул на часы.

— Давай так. В пять прямо к «Лучику».

— В пять? Хорошо. — Я побежала к подъезду.

Правильно. Про кино — ни звука. Пусть думает как хочет — приняла, не приняла его приглашение. Если и приду, то лишь для того, чтобы увидеться с Ларисой. Надо же с ней выяснить все до конца.

Дома не было ни мамы, ни папы. И преотлично! Не представляю, о чем говорила бы сейчас с ними. Их расспросы еще впереди: где опять моталась да почему ушла с уроков? Проведают и про это.

Но сейчас, по крайней море, одна.

С Ларисой же увидеться надо. Если уж что-нибудь делать, так делать! Как следует! Железный принцип. И в пять часов я приду к «Лучику», строго спрошу: что она думает? Неужели ей не стыдно? Больше меня никто не интересует.