Человек, помоги себе - страница 48

Но мне и это все совершенно безразлично. И в пять часов я пойду к кинотеатру только для того, чтобы поговорить с Ларисой. Поговорить с Ларисой — и точка. Пусть и с помощью Н. Б. Он вызовет ее, и — точка. А его от этого не убудет — как все они любят выражаться…

Он был уже на углу. Мы подошли к кинобудке. Я стояла у рекламного щита, а он поднялся и скрылся в тамбуре. Неужели Лариса не выйдет?

Она вышла. На площадку, висящую в воздухе, как балкон с лесенкой на железных столбах, вышли и все парни. И Динка тоже.

Лариса спустилась. Динка за ней.

— Скажите на милость! — заявила она вместо приветствия.

«Опять не даст Ларисе раскрыть рот».

Нет, на этот раз она была немым наблюдателем.

Я начала с заранее приготовленной фразы — не знала, как Ларка воспримет мой приход, и решила пронять ее укорами: «Как тебе не стыдно! Хотя бы перед Леонидом Петровичем». Она выслушала меня спокойно и объяснила: через несколько дней приезжает мамуля. И все равно нужно уходить из дома. А кто поможет отыскать жилье? Вот Дина и помогла. И зря, что ли, договаривалась она о работе, свела Ларису с галантерейным замом? Конечно, перед Леонидом Петровичем неудобно, но деньги ему вернет завтра же: Дина не числит за ней никакого долга. А ходить к инспектору милиции и не следовало — только втравили в историю ребят, которые ни в чем не виноваты.

Я взглянула на парней, стоящих наверху, у перил площадки, — они, притихнув, наблюдали за нашей встречей. Динка — рядом, тощая, размалеванная, ресницы крашеные, на глазах под бровями сплошная зелень, губы масляно-алые, верхняя выпячена в усмешке. Ей да не радоваться! Молчит как рыба, но Лариса-то сыплет ее словами: каждый довод, каждое объяснение — Динкины! И смысл один: куда бедной Нечаевой податься, пропала бы ни за грош, все спасение в Диночке Черпаковой.

И меня взяло зло за такое Ларисино слюнтяйство, за ее бесхарактерность.

— Ты что-же? Забыла ту ночь? Забыла, как мы говорили? Выходит, и ты — безвольная тряпка?

— Ничего я не забыла, — сказала Лариса. И то, что она сказала это чуть слышно и не рассердилась на мои резкие слова о ней, заставило поверить — да, правда, она все помнит и не зачеркивает ни наших разговоров, ни школьной дружбы нашей, но не может поступить сейчас иначе, не видит для себя иного выхода, потерялась, запуталась. Как потерянная, она и пошла назад к лесенке, и уже не злость на нее, а жалость овладела мной.

— Стой же! Ну скажи хоть что-нибудь, скажи, придешь в школу? Еще же не все решено, ну прошу, завтра придешь? — Я говорила сама не знаю что, так хотелось удержать ее, убедить, вырвать обещание. И она сказала:

— Ну приду, приду! — Бросила, как подачку мне, и поднялась наверх. А за ней — Динка, как тень безгласная, но даже молчанием своим демонстрирующая торжество победы. Она вышагивала за Ларисой с таким видом, будто вела ее под конвоем. А наверху сказала что-то ребятам, те загоготали и, тесня друг друга, стали убираться в тамбур, оглядываясь на меня и продолжая гоготать.

На площадке остался один Н. Б. Опять — ни там, ни тут. Ни со мной, ни с ними. Пристыл к перилам.

Но когда я сворачивала за угол, услышала за спиной шаги. И голос-басок:

— Говорил же — наплюй на них.

Он сочувствовал мне. Должно быть, я у него тоже вызывала жалость — так беспомощно трепыхалась сейчас на виду у всей этой гогочущей компании.

Все произошло не так, как мне бы хотелось. Впрочем, как мне хотелось? На что я вообще могла рассчитывать? На то, что Лариса послушается меня и сразу уйдет от Динки? Вот так — помашет им ручкой, скажет «гуд бай» и уйдет? Глупо. Значит, я заведомо знала, что меня ждет поражение, провал и неудача? «Переговорить с Ларисой». Загорелась по-детски и необдуманно, нерасчетливо, тоже по-детски заторопилась, примчалась. И все испортила. Да, безнадежно испортила, потому что где еще теперь и когда смогу я увидеть Ларису — да чтоб без Динки и без дружков? Опять гоняться, ловить, искать? Нет! Все. Завершилась на этом эпопея с устройством Ларисиной жизни по моему хотению. Устраивает она ее все-таки по-своему.

— Да пускай устраивается как хочет, — будто угадав мои мысли, пробасил Бурков. — Подумаешь, матерью недовольна! Мало ли что нам не нравится — сразу и убегать. Могла бы и терпеть — мать-то для нее же старается.