Чемпионы - страница 9
Задумавшись, Никита не расслышал имени нового оратора, но первые же слова заставили его встрепенуться:
— Товарищи! Тут нам уважаемый министр сквозь слёзы говорил о том, что большевики, мол, раздувают преступные инстинкты в солдатской массе. А все эти «преступные инстинкты» сводятся к одному — к желанию прекратить кровавую бойню. Получается, что Временное правительство в лице эсера Керенского запрещает солдатам даже разговаривать о мире. Оно последовательно, Временное правительство: оно не просто запрещает солдату мечтать о мире, но расстреливает большевистских агитаторов в полках… Я только что приехал с Румынского фронта; армия поручила мне сказать вам: необходимо заключить мир!..
— Правильно!
— Мир!
— Долой войну!
Аплодируя вместе со всем залом, Никита рассматривал оратора; тот спокойно пил воду из стакана, ждал. Когда наступила тишина, приподнял руку, произнёс:
— Товарищи! Я не ошибусь, если выражу единодушное мнение съезда: странно, что на солдатском, фронтовом съезде не присутствует военный министр. Мы должны потребовать, чтобы он отчитался перед нами, сказал нам, фронтовикам, что он думает о немедленном мире!
— Даёшь Гучкова! — грохнул зал. — Пусть отчитается!
Под грохот, выкрики, аплодисменты фронтовик пошёл с трибуны.
Председательствующий наклонился к президиуму, посоветовался; позвонив в колокольчик, сказал, что Гучкова сейчас вызовут по телефону.
А с трибуны звучали слова:
— За что мы проливаем кровь? За свободную Россию или за доходы господ Терещенко и Коноваловых?..
— Дарданеллы нам не нужны. Пусть Милюков воюет за них!..
— Эсер Керенский призывает нас к войне, а посидел бы сам четыре года в окопах…
— Где обещанное Временным правительством равенство? У Гучкова, говорят, сахарные заводы, а у меня одна коза: пусть он поделится…
И во всех выступлениях: «Необходим немедленный мир»…
И вдруг опять совершенно неожиданно:
— Тот, кто призывает к братанию, — предатель! Это измена союзникам! Это удар ножом в спину русской революции! Удар в спину нашей свободе! Наш революционный Севастополь не делит революционных моряков на матросов и офицеров — мы все братья, мы любим и доверяем друг другу…
— Долой!
— Кто это?
— Да знаменитый Фёдор Баткин. Вот идиот, а говорят, человек сумасшедшей храбрости. Смотри, вся грудь в крестах.
— Долой! Продался офицерам!
Фёдор Баткин смотрел исподлобья в зал, смотрел зло, сжав кулаки–кувалды. Из–под чёрного бушлата видна тельняшка… Чем злее он смотрел из–под нависших чёрных бровей, тем сильнее его освистывал зал. И он не выдержал, сдвинул на лоб бескозырку с чёрно–оранжевой георгиевской лентой и, круто повернувшись, пошёл с трибуны — кривоногий, коренастый.
Солдат, выскочивший вслед за ним на трибуну, закричал в шумный зал:
— Правильно Баткин говорит: воевать мы обязаны и согласны! Только дайте нам людей, а то все перебиты! Дайте нам патронов, дайте сапоги!..
Зал проводил его гвалтом. Дребезжа колокольчиком, председатель прокричал сквозь шум:
— Товарищи! Гучков отказался прийти! Я только что звонил второй раз, сказал ему, что съезд требует. Он повесил трубку… Есть предложение — направить за ним делегацию.
— Правильно! Мы прибыли с фронта — перед нами обязан отчитаться! Не пойдёт — привести под конвоем!
Услыхав, что объявлен перерыв, Никита бросился в вестибюль.
Столик, за которым сидела сероглазая девушка, был пуст. Может быть, он ошибся? Он нерешительно спросил молоденькую делегатку, не видела ли та забинтованной девушки?
— Забинтованной? — переспросила та. — Так это Лида Зарубина. Она уехала в редакцию, на Фонтанку.
— И больше не вернётся? — похолодел Никита.
— Ну, если сегодня не придёт, так завтра утром будет обязательно.
Совершенно расстроенный, вернулся Никита в зал.
Выступления ораторов потеряли для него всякий интерес. Даже к приходу Гучкова он отнёсся равнодушно. Породистый, надменный, тот не понравился залу. И опять всё то же: война до победного конца… Обязательства перед союзниками… Единство с европейской демократией… Война до победы…
«Сейчас освищут», — подумал Никита. Но зал молчал.
Гробовая тишина оказалась страшнее выкриков и топота солдатских сапог.