Черёмуха - страница 11

Засмеялась Петькина мать, улыбнулся Петька, зафыркали девчата. Мне показалось, что и сортировка тряслась от хохота.

В полдень все сели обедать. Мне тоже захотелось есть. Я пошарил в карманах — ни одной корочки, даже крошек нет. Мать дала Петьке пирог. Петька снял с него налипшие соринки и разломил. Я невольно вытянул шею: интересно, с капустой пирог или с картошкой? Никита покачал головой:

— Маешься, детка? И дурной же у тебя родитель, нужно сказать… Закружил он тебя. Садись-ка поешь с нами.

Я притворился, что не слышу.

— Ну-ну, не важничай! По глазам вижу — есть хочешь… Петро, угощай-ка приятеля!

Петька подошёл и молча положил передо мной пирог. После обеда я снова отгребал зерно. Мы стукались с Петькой лбами, задевали друг друга руками.

Синева за овинами густела, становилась зловещей, лениво заворчал гром. Дядя Никита распорядился убирать зерно. Девчата потащили мешки в амбар. Петька, его мать торопливо сгребали с брезента пшеницу.

Из-за овина донёсся ровный, глухой шум. Ко дворам промчались куры. Наконец закапал дождь, первый дождь за эту весну. Дядя Никита и девчата втащили в амбар последние мешки с зерном, убрали брезент.

Сначала дождь пробежал по усадьбам на цыпочках, словно пробуя, прочна ли земля, а потом осмелел, запрыгал и расплясался вовсю. Сортировка, оставленная под дождём, зазвенела, как балалайка.

Мы стояли внутри амбара. Неожиданно над нашими головами что-то зашуршало. Дождь просачивался через крышу, и струйки воды текли внутрь амбара. Дядя Никита подставил под струйку ведро. Справа вытянулась вторая водяная ниточка. А потом сразу в трёх… пяти… десяти местах потекли через крышу острые водяные струйки.

— А, бригадир, в голове ветер! — рассердился дядя Никита, бегая по амбару. — Зерно ссыпал, а что крыша как решето, ему и заботы нет. Беги за отцом, Лёнька!

— А его нет… — почему-то робея, признался я. — Он в район уехал.

Дядя Никита выбежал из амбара и вскоре вернулся с лестницей и парой длинных вил.

— Ребятишки, за соломой! Девки, бери вилы! — распорядился он и по лестнице полез на крышу амбара.

Мы с Петькой побежали к омёту и принялись охапками таскать солому. Девчата вилами вскидывали её вверх, а дядя Никита расстилал солому по крыше амбара. Время от времени он кричал нам:

— Ребятишки, давай, давай!

Мы старались изо всех сил. Дождь, словно кнутом, стегал наши спины, плечи, перехватывал дыхание. Солома царапала лицо, руки, забиралась под рубахи.

— Ну и отец у тебя! — с досадой сказал мне Петька. — Я, я! Коммунар с двадцатого года, бригадир, а другие, мол, так себе, непроверенные.

Я отвёл глаза в сторону и ничего не ответил.

Началась жатва. Все взрослые работали в поле. Мы с Петькой стояли на конце загона и ждали, когда пойдут жнейки. Они, как одинокие большие птицы, взмахивали крыльями и после каждого взмаха оставляли кучку срезанной пшеницы, словно теряли перья. Жнейки приближались. Тяжело дышали горячие лошади. Мой отец сидел на первой жнейке, дядя Никита — на второй.

— Молодцы, питья! — крикнул нам отец.

Мы с Петькой взяли жестяной подойник и побежали в овраг за водой. У конца загона жнейки остановились. Мы открыли ящики зерноуловителей и выгребли зерно в мешок.

— Ну как, помощнички? Дела идут, контора пишет? — спросил нас дядя Никита.

— Уже два мешка насыпали! — с гордостью ответил я.

Жнейки тронулись. Мы с Петькой пошли собирать колоски. Неожиданно я заметил, что жнейка отца остановилась среди загона. Я побежал к отцу. Петька — за мной. Отец лежал на земле и заглядывал под машину. Сзади остановилась вторая жнейка, и дядя Никита спросил, что случилось.

— Объезжай, объезжай! Не задерживайся! — крикнул ему отец. — Сейчас исправлю — нож что-то заедает…

Никита тронул лошадей и объехал отцовскую жнейку. Отец долго ползал вокруг своей машины, звенел ключом. Два раза он трогал лошадей и тут же останавливал: в жнейке что-то неприятно визжало и лязгало. Отец вытер пот с лица и, заметив, что Никита уже объехал вокруг загона и снова оказался позади его жнейки, глухо выругался.

— Лёнька, питья!

Я принёс подойник с водой. Отец пил торопливо, жадно, обливая водой грудь, подбородок. Светлые росинки пота проступали у него на лбу.