Через сердце - страница 10
«Боже, как отсырела постель! Не миновать завтра насморка. Когда наконец остановится этот дождь? Воистину отверзлись хляби небесные, льет и льет, просвета не видно. Не приведи бог в такую ночь никому остаться одиноким или бездомным».
Генерал покрестился и потушил лампу.
За окном протяжно свистит ветер, голые сучья скребут стену тысячью когтей, с густым шорохом отряхивает сад накопленную капельную тягость.
«А как сейчас в окопах?» — набегает беспокойным толчком мысль.
…Зеленый острый конус мгновенно рассекает тьму и медленно оседает, как бы вдавливаемый в землю бездонной чернотой ночи. Из глухого абажура ракеты в косом ветреном дожде сеется вниз призрачный свет. И в сверкающей от потоков воды земле генерал явственно видит черную щель окопа. Туда гулко сбегают мутно-белые ручьи, и мокрые до нитки люди безнадежно смотрят из-под навеса на всплывшие доски переходов…
«Им ненавистна война…» — возникает из тьмы грубое бородатое лицо прапорщика Вильде.
Генерал ожесточенно начинает ворочаться в постели.
«Ну вот, теперь опять не скоро заснешь. Да что же это такое, господи боже мой! Когда все это кончится?..»
Генерал покрывается с головой и крепко смыкает веки.
— Ангеле божий, хранителю мой, святый покровителю души и тела моего… — беззвучно шепчет он губами одними длинную успокоительную молитву.
В детстве каждый день читала ему эту молитву на сон грядущий мать.
Милый голос, далекое счастливое время, дорогой дом, любимый сад!..
…О сад! О весенний цветущий рай!
Позади дома по каменным террасам низвергались сладчайшие глицинии. Изнеможенная бледность лежит на их лиловых гроздьях, млеющих в зное. Кипарисы в аллее, в темных и строгих рясах, застыли, как монахи на молитве.
А площадку перед домом обступили могучие эвкалипты; их нагие стволы, подставленные солнцу, ослепляют. Снежным облаком села на пригорке японская бузина. Каштаны поставили красные свечи. И туи стоят повсюду ровными столбиками, как часовые, на каждом повороте. Дедушка подстригал их сам.
А воздух! В нем сверкает горная прохлада, он чист и светел, как увеличительное стекло. Он течет сюда, на площади парка, через сизую стенку мексиканских сосен, с близких нагорных краев. Кажется, когда смотришь долго, идут по дорожкам высокие светлые столбы.
О сад! Там и в эту мрачную ночь нежен воздух, и звезды кротко сияют над морем, и даже — даже цветет еще дедом посаженная ароматическая фейхоа — заморское диво, цветет осенью, чтобы принести плоды весной. Боже, боже, как все это далеко теперь!..
А все трусиха жена. Поторопились вот уехать в Петроград, когда в начале войны прочертила однажды горизонт серая грозная тень неприятельского крейсера. А тут зачислили в свиту, пришлось бросить дом и сад на управляющего-чеха. Как-то он там, почему от него нет писем?..
«Ох, что-то сна нет опять! Да что же это такое? И почему так тихо сразу стало? Может быть, я уже спал?..»
Генерал долго вслушивается. Темен сад и глух, только всхлипывают капли за стеной. Близко за ставнями почудился тихий, заглушенный смех, прерывистое дыхание.
— Спит, спит, спит, — слышен осторожный шепот.
— Кто там? — кричит генерал, чувствуя, как вздымается тугая щетинка на затылке.
Шарахнулись, разбежались за стеной, явственно захлюпала под ногами вода.
С бьющимся сердцем генерал садится в постели и долго вслушивается: «Нет, они не ушли, они чего-то выжидают. Ага!..»
Торопливо придвигает генерал стул, нащупывая поверх одежды браунинг и электрический фонарик, ставит ноги в мягкие ночные коты и неслышно обходит стол. Спрятавшись в простенок, осторожно раздвигает ставни. Дрожат руки. Влепить им все пули прямо в тупые, идиотские хари.
Затаив дыхание, генерал долго ждет. По ногам несет холодом, кидает в дрожь, хорошо бы достать плед и подвинуть кресло.
«Тсс! Они идут!» Генерал ясно улавливает ухом крадущиеся шаги вдоль стены и даже торопливую одышку. Вот они уже подобрались к самому окну, зашептались… звякнуло стекло…
Почувствовав опять вздыбившуюся на затылке щетинку, генерал отщелкнул предохранитель браунинга и одновременно нажал кнопку фонарика.
Голубой пучок света ударил за окно. Закачались на ветру близкие сучья, выступили из тьмы мокрые черные стволы. Переплет рамы косо лег на взъерошенный дождем песок аллеи.