Через сердце - страница 11

Никого не было. Генерал тщательно водил голубоватым лучиком по земле — никаких следов.

Одни черные астры восстали на насыпи клумбы толпой ночных привидений.

Значит, почудилось, нервы пошаливают. Генерал сдвинул ставни и, досадливо покашливая, улегся снова.

И облегченно вздохнул, услышав далеко за стеной грохот отодвигаемого кресла и ровные, твердые шаги начштаба. В этот глухой час ночи полковник еще не спал: он долго и мерно ходил из угла в угол, потом снова загремел тяжелым креслом, придвигая его к столу.

За завтраком в штабе обсуждали церемониал встречи сенатора.

Генерал, морщась от головной боли, просил уволить его от всяких встреч. Решено было, что навстречу гостю выйдет начштаба с Маришей на придачу.

— Форма одежды обыкновенная, — вяло распустил губы генерал.

На станцию выслали рессорную генеральскую коляску. Хозяину «собрания», румянорожему поручику Гедеонову, предложили сочинить обед поторжественнее.

— Поросенка ему с кашей, — причмокнул любивший покушать генерал. — Небось изголодался там, в столице.

Разговор оборвался с появлением прапорщика Вильде. Он вошел свежеумытый, с гладко расчесанной бородой и, бросив обычное «здравия желаю», сел на свое место.

Офицеры занялись едой.

Вильде, невпопад тыча вилкой, пробегал глазами только что полученную газету. Он весело поматывал головой и отфыркивался в сторону.

— Ну, что там вычитали? — не удержался генерал.

— Эт-то замечательно! — восхитился Вильде. — Вы только послушайте!

Он прочел вслух заметку. Автор ее, некий «Фронтовик», приехавший, по словам газеты, в отпуск с боевого участка, горько возмущался пораженческими настроениями, разъедающими тыл. В момент великой смуты и распада национального духа он звал всех честных людей русских «туда, на фронт, в неколебимые полки».

— Штиль-то, штиль-то каков! — ехидничал Вильде. — Прямо князь Дмитрий Иванович Пожарский!

— Всякий говорит так, как чувствует, — обидчиво дернулся генерал. — А между прочим, что тут смешного? С каких это пор быть патриотом стало зазорно?

Генерал вопрошающе оглядел молчаливо склоненные головы офицеров и заерзал беспокойно в кресле:

— О время, время! Действительно, где сильные люди? Где они, сыны отечества, Минины и Пожарские? Неужто оскудела людьми Русская земля?

Никто в «собрании» не отозвался на этот горестный возглас генерала. Офицеры, еле удерживаясь от смеха, приникли к тарелкам.

— Не оскудела, — отложил газету Вильде. — Нынешние Минины — как же, они есть. Я сам видел одного такого, когда в отпуске был. Прихожу, знаете, на митинг по случаю выпуска Займа свободы…

— Не обижайте вы генерала, — тихо тронул за рукав прапорщика Мариша.

— …и выходит на трибуну известный в нашем городе зубной врач, лысый такой, в золотых очках. Прокричал что-то, потом трясущейся рукой полез в рот и вынул золотую челюсть… так сказать, на алтарь отечества. Конечно, всеобщий восторг, все трясут ему руку, — тут бы, пожалуй, ему и сказать: «Заложим жен, детей своих заложим», но вот челюсть-то и подвела. Прошепелявил он что-то на последних буквах алфавита: «Ча-ша-ща» — и сник. Только слеза выкатилась из-под очков на жилетку.

— Вам смешно-с? — сурово уставился генерал.

— Нет, что вы! Довольно даже трогательно. Это вот им смешно.

Вильде показал на потупившихся, с деревянными лицами, офицеров. Налившийся до лысой макушки кровью поручик Гедеонов не выдержал и опрометью бросился из-за стола. Один за другим офицеры покидали «собрание». Далеко в коридоре кто-то безудержно разразился хохотом.

Генерал растерянно посмотрел на дрогнувшие плечи начштаба и обиженно понурился.

Полковник отошел к окну, усиленно раздавливая пробежавшую в усах усмешку. Он долго всматривался сквозь чащу парка на дорогу. Утром морозец прихватил дорожную жижу, присыпало в морщинах белой крупкой, — видимо, дождям приходит конец.

— Не прокатиться ли до обеда по первопутку на позиции? — сказал, не оглядываясь, полковник.

— А ведь идея, Яков Сильвестрович! — обрадованно поднялся генерал. — И я с вами, пожалуй, поеду проветриться.

— В неколебимые полки? — выглянул из-за газеты прапорщик Вильде.

Ему не ответили.