Черная кошка, белый кот, или Эра милосердия-2 - страница 57

— Луна — это хорошо…

И отчего-то вспомнив Горбатого из «Места встречи…», прохрипел, спародировав его.

— Верю, ждёт нас удача. На святое дело идём, друга из беды вызволять.

— Какого друга? — тут же отозвался Генрих, который этого кино не смотрел. «Черт! Забываюсь иногда. Не стоит этого делать даже сейчас. Придурок!», — я обругал сам себя. А вслух ответил.

— Какого какого? Тебя — дурака!

На разработку «операции» днем у нас ушло минут десять.

А чего там планировать? Чай, не взвод ягдкоманды на привал там остановился. Обычные блатари. Да и мы не из детской песочницы. По поводу себя я естественно имел кое-какие сомнения, но совершенно другого плана. Не поводу — убить, а по поводу — правильно я все рассчитал или нет. Размещение постовых, я знал. Время потребное на отход тоже. Беспокоили возможные неучтенные факторы — возможные свидетели… и удаться ли всех… положить.

Сам домишко находился на отшибе, за крепким без щелей забором. А тем, кто мог начать интересоваться или возмущаться происходящим там — легко могли дать укорот «быки». Любопытствующие, в таких случаях, предпочитали ничего не замечать. А-то ткнут вечерком заточкой и все. Приблатненной шпаны хватало. Дурачки духовитые. Да и жизнь тут немного стоила. Смутные времена. Совсем не как в кино. Голодно, грязно, пьяно да угарно.

В общем, «Война — план покажет!». Попросту решили навестить одну «малину» по моей подсказке. Предтечу нынешних блатхат. Малина сейчас, это то — место, где собирается и живет криминогенный элемент.

Владелица этой хавиры, маруха[20] — Зинка «Кубышка». Она же — сожительница, небезызвестного в определенных кругах, Сени «Февраля». Он реально был «Февральский»[21]. Кликуху свою он получил по делу, как психически больной. Потому и от фронта отмазался, да и частично соответствовало это действительности. Правда делать дела это ему нисколько не мешало. Сейчас его бы охарактеризовали, как отморозка — для понятности. Тяжелая наследственность маменьки — воровки на доверии и папеньки — скокаря[22]. Сгинувшего где-то на «Сотке»[23]. А маменька загнулась от тубика[24].

Теперь «Февраль» забурел, стал уважаемым вором. И выходил только на крупные дела. Адресок его нынешнего местопребывания мне подсказал мне личный «барабанщик» — Миша «Прыщ»[25]. Его, сильно пьяного, как-то доставили в мое дежурство. Привели — постовой Семеныч с дворником Талгатом. Матерился он неподалеку на улице и бузотерил. Лаконичным увещеваниям не внял. И соответственно…

А я, измученный бессонницей, скукой и голодом — решил пошутить. Сунул ему спящему здоровенный ножик в руку. Нож был из вещдоков. Он остался от мясника с рынка. Был он зазубренный в потеках застарелой крови и грязи. Мясник, здоровенный одноглазый мужик — Веня «Полфунта», начал было размахивать им, как-то выпив лишку. Кого-то там чуть даже было, не порезал. Его отпустили, а ножичек остался. Отчего-то «Полфунта» решил за ним не возвращаться… Разбудив под утро жутко похмельного «Прыща» — я суровым голосом сообщил ему, что «Порезал он какого-то пришлого гуртовщика-казаха». И показал на окровавленный нож, который тот продолжал сжимать в руке. То, что кровь на нем была не человеческая, я умолчал из скромности… не иначе. А сообщил, что светит ему-ухарю за вчерашнее — от десяти…

«Но…», — интимно понизив голос, намекнул, что: «Есть варианты…».

Я-то попугать его просто сначала хотел.

Но недалекого ума пацан быстро врубился в тему. И надо же! Убедил-таки меня, что: «Казахов в степи много, а он тут такой мне нужный — один». И подписку он мне дал. Куды он денется от изощренного ума смотрельщика сериалов и читателя детективов. Развел я его. С тех пор — с адресами и кто чем дышит на его районе, мне было известно из первых рук. В адресе, нужный нам дом — был последним. Улочка им кончалась. И надо же как удачно — на ней никого не было. Интересно какой дурак в этом районе в полночь станет шариться без особой нужды? Народ тут предпочитал заниматься своими делами, а не лезть в чужие. Просто чревато. Свидетелей ведь никто не жалует. Подошли. Кинули пару камней через забор. Шумнули — послушали. Тихо. Собака уже подала бы голос. Махом перемахнув забор, мы сразу затаились в его тени. Глазами, уже привыкшими к темноте, по-скоренькому огляделись… и опять послушали. Дом был обычной одноэтажной халупой, правда, с крепкими ставнями на окнах, из щелей которых, пробивался свет керосинок. Оттуда же доносились хриплые звуки патефона и пьяные голоса подпевающих. Участок — навскидку, был соток десять. А то, что не было собачки — это было только в плюс. Отчего-то ее мне бы было сейчас жальче убивать, чем посетителей и хозяев дома. — Пошли… — прошептал я, и ткнул пальцами в сторону входа. Генрих привычно-мягко растворился в темноте не хрустнув и не шумнув. Он пошел брать «языка». Привычно. Как ходил до этого сотни раз. Пошел как за линию фронта. Мы и были сейчас там.