Чёрная кровь - страница 11

– Они на той неделе с Белым крупно попали. Избили какого-то крутого армяна. Оказалось, что он тут на рынке палатку держит. Ну или родственник его. Не знаю. Они все друг другу братья. Короче, тот по ходу Макса запомнил. Вот он и скрывается. К концу недели уляжется всё.

– Ясно, – сказала я. Достала сигареты и протянула Костяшке. Та посмотрела на них, но помотала головой.

– Да не надо. Я просто так сказала. Он живёт в доме напротив железки. Номер не помню. Там в подъезде у него «Пятёрка». Квартира на втором этаже. Дверь такая потёртая вся. Мы были пару раз. Можешь его там подкараулить. Только одна не ходи. Там стрёмно.

– Спасибо.

Я смотрела на Костяшку, и мне стало её жалко – маленькая, на вид не дашь и четырнадцать лет, в короткой тонкой куртке, старых джинсах. За бутылку пива и сигареты готова на всё. Белому всё прощала, ждала его, как и я Макса.

– Не хочешь со мной пойти? У меня есть деньги. Можем зависнуть вместе где-нибудь. В кино сходим.

Костяшка помотала головой и вернулась на Гагару. У меня же возвращаться туда желания не было, и я пошла на железку – Макс мог быть там.

. . .

В детстве я не любила оставаться вечером дома одна. Мама работала по сменно и часто уходила в ночь, а отец уезжал на машине, как он выражался, «бомбить», то есть заниматься частным извозом. Вечерами в Люберцах было много тех, кто ловил машину, чтобы добраться до дома. В основном, конечно, пьяные. Это была подработка на то время, пока отец сидел дома без основной работы. Я часто просила его, чтобы он брал меня с собой. Он отказывался, говорил, что это опасно, что он сам не знает точно, вернётся ли домой, не ограбят ли его и не убьют ли по дороге.

– Удавку на шею накинут и всё. А тебя я тогда куда дену?

На этот случай отец возил с собой под сиденьем биту, а в бардачке нож. Иногда он всё-таки брал меня с собой, но тогда мы просто катались по городу, никого не подвозили. Отец съезжал с большого шумного проспекта на маленькие улочки и много рассказывал о городе.

– Раньше тут стояли деревянные двухэтажные бараки. Жили на втором этаже. Из окна выглядываешь – а по двору куры ходят, свиньи стоят в загоне. Летом, конечно. Зимой их на улицах не держали.

– А где же?

– В домах. На первом этаже скотина, на втором – мы. Я, бабушка твоя, дед.

– А зачем их тут держали?

– Ну как зачем? Резали на мясо. Ели.

– Как в деревне? – удивлялась я.

– Как в деревне, – смеялся отец.

– А потом куда эти дома делись?

– Потом дома снесли. От завода Ухтомского давали квартиры.

– И вам?

– И нам. Это школа моя, – отец показывал на трёхэтажное здание серого цвета, – раньше деревянная была. Восемь лет учились. Восьмилетка называлась. Потом стали уже десять учиться.

– А это что? – я кивала на огромное здание, выходящее прямо на главную улицу – на Октябрьский проспект.

– А это и есть завод Ухтомского. Я там работал до самого закрытия. Ты его и не помнишь. Ты маленькая была – его закрыли.

Я смотрела на разбитые окна гигантского завода, и мне казалось, что это живое существо, лежащее, как гора, посреди города, спящее, но не мёртвое.

Дальше отец ехал за железнодорожную линию – и уже не он, а я могла многое рассказать ему. Вот – бывший компьютерный клуб, куда в восемь лет я бегала сидеть в Интернете, потому что дома у меня ещё его не было. Сейчас из этого компьютерного клуба сделали небольшую пивную. Вот – спортклуб, бывшая качалка, где по слухам проводились бои без правил. И тех, кто проигрывал, скидывали в ров недалеко от железной дороги. А вот «Светофор» – торговый центр, который построили совсем недавно. Мы с Максом иногда ходим туда в кино. Он проносит дешёвое пиво в рукавах бомбера, открывает его брелоком от ключей – и по всему залу разливается знакомый запах.

Но я ничего этого не рассказываю, и мы едем молча.

На железке Макса не было. Я села одна на холодную каменную плиту и закурила. Было странно сидеть здесь одной и смотреть на поезда, уходящие в Москву и возвращающиеся обратно. Интересно, почему электрички, которые едут в Москву, всегда полные людей, а возвращающиеся обратно – полупустые? Куда исчезают все эти люди? Неужели мама права – и Москва поглощает, забирает и не отдаёт обратно? Может, и Макс исчез где-то там? И мой отец? И я тоже исчезну однажды?