Чёрная кровь - страница 10

– С ним сложно встречаться. – Ответила Костяшка. – Он гуляет, с кем хочет. Я ему не указываю.

– А тебе это нравится? Разве ты не хочешь, чтобы он был только с тобой?

– С ним такое не работает, – засмеялась Костяшка. – С ним либо так, либо никак. А Макс не такой?

– Мне кажется, нет.

Мы вышли к бывшим воротам завода, пожелтевшим от ржавчины. Костяшка с трудом открыла скрипучие дверцы, и мы пролезли в узкое отверстие. Отец рассказывал, как работал здесь в молодости. Он всегда любил дерево – и здесь он впервые научился обрабатывать деревянные заготовки. Территория завода была такой огромной, что здесь когда-то ездил свой собственный автобус. А теперь мы шли вдоль заброшенных, никому не нужных цехов.

– Вы с Белым в Гагаре познакомились? – спросила я.

– Не, мы с ним в школе учились, – ответила Костяшка. – Но его всё время скидывали в интернат в Томилино.

– А родители?

– У него мама только одна. Она его и сдавала. Он в школе на уроки не ходил, из дома сбегал. Из интерната тоже два раза сбегал. Один раз к матери пришёл. Но она его не пустила. Второй раз – ко мне. Я тогда в восьмом училась. Пару дней жил у меня. Мы встречаться начали.

– Ты его любишь?

Костяшка не ответила.

– А ты Макса? – спросила уже она.

Я пожала плечами. Мы шли по дороге, на которой сейчас никого не было. Отец говорил, что завод закрыли, когда мне было пять лет. Тогда полгорода, и он тоже, остались без работы. Потом завод горел. Из нашего окна был виден дым – он поднимался выше крыш, и весь Октябрьский проспект был затоплен в этом едком дыму.

– Пойдём обратно, – скомандовала Костяшка.

Денег хватило на пачку сигарет и две бутылки пива. Выпили быстро, и уже через полчаса снова сидели вместе с парнями на Гагаре. Белый обнимал Костяшку, хоть они и не были вместе, а я сидела на коленях у Макса. Мы курили одну сигарету на двоих.

– Вчера, прикинь, все берцы себе отбил, – Белый указывал на свои тяжёлые ботинки, – когда по собакам лазали. Чуть самому башку не пробили.

– Ты давай полегче, – ответил ему Макс, – у тебя башка одна.

Все засмеялись. Мне тоже стало весело, хотя я не понимала и половины из того, о чём они говорили.

– А что за собаки? – спросила я уже у подъезда, когда Макс проводил меня домой.

– Собака – это так электричку называют. Белый ездит вечерами до Раменского искать приключения себе на одно место.

– Какие приключения?

– Ну находит в электричке каких-нибудь азеров или узбеков, которые по одному едут. Выкидывает их из электрички, забирает деньги.

– А ты не ездишь?

– Ездил пару раз. Один раз двоих чеченов хотели выкинуть. Прикинь, электричка останавливается, открываются двери, а там на платформе штук пять чёрных стоят. Еле тогда смотались. Так бы нас и положили там.

– Не боитесь?

Макс усмехнулся.

– У Белого видела, какие берцы? Он в носок себе вставил железную пластинку, чтобы бить больнее. Таким ударом можно запросто рёбра переломать. С ним вообще никто не связывается. И ты не связывайся. У него шнурки на берцах белые. Он уже походу завалил кого-то.

Мы зашли в подъезд, поднялись на пятый этаж и, как всегда, встали под самой крышей. Макс обнял меня.

– А ты? – спросила я, – ты кого-нибудь убивал?

– Нет. Ну то есть не знаю. Когда из электрички выкидываешь – об этом не думаешь. Но, мне кажется, нет. Да это не важно. Это же чёрные. Какая разница?

Макс целовал меня, но в голове вертелось – Белый, электрички, тяжёлые берцы с белыми шнурками и железными пластинами.

. . .

Сегодня на Гагаре были только Белый и Костяшка. Я неуверенно села на шину. Без Макса я на Гагару не ходила – там не очень любили, если девчонка приходила без своего парня. Поэтому я сразу спросила:

– Макса не видели? Он на телефон не отвечает.

С самой субботы я не знала, что с ним. Он опять пропал на целую неделю.

– А тебе он зачем? – ответил Белый, – надо будет – сам позвонит.

– Ну мало ли…

– Он давно здесь не появлялся, – ответила Костяшка.

– Не лезь! – грубо прервал её Белый.

– Ладно, поняла, – я встала и пошла к забору, – если придёт – пусть напишет мне.

Уже у забора меня догнала Костяшка.

– Слушай, – сказала она, – не заложишь меня?

Я замотала головой.