Черная пасть - страница 9
— Ставлю гусака за Каурого!.
— А я две четверти за Гнедого!
Пролетают одна за другой лесные поляны, березовые колки... Сколько уже скачет Чимит? У реки решил сделать привал. Надо накормить и напоить коня. Казак всегда помнит пословицу, что издревле передается от отца к сыну: «Тот конь не устает, которого не устают поить и кормить!». У бурят есть немножко другая пословица: «Коня покормить — это самому поесть!».
С высокого берега таежная река — темная. Не катит волны, а мчит, перекидывая с камня на камень. Вскипает. Гулко плещет о берега, ворчит и бормочет. Может быть, речка рассказывает нескончаемую и страшно интересную сказку, которую жадно слушают прибрежные кусты, склонив к самой воде длинные тонкие ветви, слушают травы и тайга да птахи лесные?
Зачарованный сидит Чимит, сын казака Бадмы Галанова из станицы Доодо Боролдой, на берегу и не слышит, что сзади крадется к нему человек...
...Когда Чимит пришел в себя, первое, что ощутил, — был зловонный запах. На его спине всей тяжестью лежал обросший грязный мужик в овчинной папахе, от которой и исходил этот смердящий дух.
— Руки связал? — раздался писклявый голос. — Отпусти!
Их было трое. Один, низкорослый и круглолицый, два других — высокие, тощие, оба с закатанными по локти рукавами, в грязной, кое-как латаной солдатской форме.
— Ах, какой хороший мальчик! — насмешливым голосом пропел низкорослый, видать, командир.
Он стоял на высоком берегу, заложив руки в карманы. Грязные потеки на круглом лице говорили, что он давно не умывается. «Бродяги!» — с ужасом подумал Чимит, садясь и исподлобья оглядываясь.
В Сибири не боялись бродяг — беглецов с каторги, тюрем, из ссылки — им всегда и везде выставляли на ночь крынки с молоком, хлеб с солью. Во времена гражданской войны появились совсем другого рода бродяги. Ими кишели леса и горы. Большей частью то были злодеи, примазавшиеся к той или другой воюющей стороне единственно из грабительских целей, остатки разбитых белогвардейцев, отягощенных такими преступлениями, за которые полагалась одна мера наказания — расстрел.
По знаку круглолицего два его спутника схватили Чимита и потащили к нему. Чимит упирался всеми силами, брыкался, кусался, но все было напрасно.
— Зря ты упирался, голубчик! — засмеялся тот. — Я очень хочу как следует разглядеть тебя — казачонка мунгальского, то бишь бурятского племени. Я ведь детские годы провел на берегу Ингоды под Читой... Вот так! И не надо смотреть на меня так страшно. Это ведь нехорошо, если мальчишка-инородец напугает подполковника генерального штаба Российской империи Грум-Гржмайло, родного племянника знаменитого ученого! Договоримся, голубчик, друг друга пугать не будем. Ладно? Давайте-ка его вещички...
Тщательно осмотрев переметную суму Чимита, подполковник разделил запас еды на три части.
— Не обижайся, что тебе не достается, — все тем же тоном сказал подполковник. — Получается почти по господину Салтыкову-Щедрину, у которого мужик трех генералов прокормил. Тут есть разница: во-первых, ты не мужик православный, а вшивый инородец, во-вторых, мы не генералы, а в-третьих, господин Салтыков-Щедрин — сволочь, хотя и был вице-губернатором вятским. Это царь, тот самый, Николай Первый, которого большевики считают чуть ли не людоедом, сослал его в собственное имение, вместо того, чтобы повесить или сгноить в тюрьме. Ты, милый, в значительно лучшем положении. Ты поел минувшим вечером, а мы не имели нормальной пищи вот уже три дня. Кстати, генерал-губернатором Иркутской губернии, куда входил ваш Баргузинский уезд, во времена господина Салтыкова-Щедрина был Муравьев-Амурский, тоже порядочная сволочь, потакавший декабристам и имевший наглость подписать прошение на высочайшее имя за этого самого писаку... Ну, вот, ни крошки не осталось, никаких вещественных Доказательств, что мальчишка-инородец накормил подполковника генерального штаба с двумя солдатами. Мы с тобою квиты, голубчик, Не думай, что мы даром съели твою провизию — за неё ты получил сведения о господине Салтыкове-Щедрине и о царе Николае Первом, зря прозываемом большевиками этаким злодеем! Ну-с, хватит. Как говорится: финита ля комеди!