Черниговского полка поручик - страница 22
Аракчеев развернул лист бумаги, вслух прочитал:
Александр взмахнул рукою, и Аракчеев прервал чтение.
— По-прежнему, сукин сын, плетет всякую ересь. Почему он шастает по Малороссии? Он ведь сослан в Кишинев?
В Петербурге Аракчеев Шервуда не принял, вручив ему записку к своей домоуправительнице, приказал ждать его в Грузино, куда он сам приедет после проводов императора в Таганрог.
В тот же день Шервуд и выехал, обдумывая в пути план дальнейших действий для выявления злоумышленников. Лето было в разгаре, на дорогах клубилась пыль, было душно, но в экипаже, представленном Шервуду по приказу Аракчеева, он чувствовал себя необыкновенно счастливым. «Может, мне царь пожалует какое-либо село в Малороссии и тогда наступит другая жизнь», — мечтал Шервуд, подъезжая к Грузино.
Подойдя к главному дому графа, он увидел на фронтоне большой лепной герб, внизу слова: «Без лести предан».
Гостя отвели к домоуправительнице Настасье Федоровне Минкиной, моложавой полной женщине с высокой грудью и лицом, слегка поклеванным оспой. Управительница для виду развернула поданную ей цидулку, но так как читать не умела, велела гостю присесть отдохнуть, а сама мотнулась на другую половину дома к письмоводителю графа, который, прочитав цидулку, сказал, что гость, видимо, очень важная особа.
Возвратясь, Минкина бесцеремонно спросила у гостя, зачем он пожаловал.
— Не могу знать, — ответил Шервуд, — мне приказал генерал, вот я и приехал…
— Как тебя кличут?
— Иваном Васильевичем.
— Что же у тебя за дела, Иван Васильевич, к Алексею Андреевичу? — вновь спросила Минкина.
— Не могу ничего сказать…
Настасья Федоровна немного возмутилась, выпалила:
— Знаешь ли, мил человек, что у Алексея Андреевича от меня секретов не бывает. Все, что знает он, и мне знамо.
— Ну, тогда они вам и расскажут, а мне молвить о том запрещено.
— Молодой, да ранний, — наигранно сказала Минкина, потом подняла колокольчик и встряхнула им.
В комнату вошел пожилой слуга с длинными седыми бакенбардами.
— Никита, отведи барина в розовые покои…
— В розовые? — удивленно переспросил слуга.
— Сам Алексей Андреевич о том написал, — пояснила Минкина.
— Это же покои для царя-батюшки…
— Веди, веди, — повторила домоуправительница.
Комнаты, куда слуга привел Шервуда, размещались на втором этаже южной половины дома. Открывая их, слуга важно изрек:
— Здеся единажды царь-батюшка опочивал.
Оставшись один, Шервуд с любопытством разглядывал покои. У дверей прихожей стояли тапочки из зеленого атласа. Сняв сапоги и сунув в тапочки ноги, Шервуд блаженно вздохнул: «Сам царь их носил…» Осторожно начал осматривать апартаменты. Стены большой светлой спальни были обтянуты шелком розового цвета. Шервуд тогда еще не знал, что это любимый цвет императора. Пушистые ковры, позолоченные дверные ручки, расписные потолки, огромные зеркала, богатство обстановки, которую Шервуд прежде не видел, навеяли на него чувство легкого страха.
До вечера еще было далеко, и Шервуд, оставив дом, вышел во двор, везде подметенный, чистый. Из сарая, что стоял в самом углу двора, слышалось хрюканье сытых свиней. Дальше шел сад. От обильных плодов ветки яблонь провисали до земли. Тут же Шервуду попался мужик, на поводу у него была красивая, раскормленная, явно нестроевая лошадь. Мужик низко поклонился ему, спросил, нет ли у него огонька.
— Некурящий, — ответил Шервуд и, указывая на лошадь, спросил: — Куда эту красавицу?
— На прогулку, ваше благородие. Энта кормилица Лексей Андреевича. Велел пуще глаза за ней глядеть.
— Это почему же ей особая честь?
— Весной, когда захворал наш дорогой Лексей Андреевич, дак сам император из Петербурга присылал своего лекаря, дак тот приписал графу пить только кобылье молоко. С энтих пор другого граф не кушают…
— А когда граф в Петербурге?
— Там другая кобылица имеется, а здеся молочко пьет наша благодетельница Настасья Федоровна. — Мужик ехидно улыбнулся и доверительно добавил: — Она хоть ведро вылакает…
Мужик у Аракчеева служил давно и знал, что, когда Настасья впервые спуталась с Аракчеевым, у нее был муж, солдат. Чтобы от него избавиться, Аракчеев велел его утопить. Однажды под покровом ночи солдат, ничего не подозревая, спокойно переезжал на пароме через Волхов; на середине реки его схватили, ткнули тряпку в рот, привязали камень и бросили в воду, а на второй день Настасья переселилась к Аракчееву.