Черниговского полка поручик - страница 23

Шервуд долго гулял. Он самоуверенно и почти насмешливо мерял взглядом встречающихся людей. В душе его гремела музыка, он тихо пел песню. За все прожитые годы он никогда не был так счастлив, как в тот час. Шутка ли, он гость самого Аракчеева!

Вечером хозяйка пригласила гостя на ужин. Разодетая во все шелковое, сильно надушенная и подкрашенная, она села за стол против Шервуда. Он только сейчас хорошо разглядел ее. Толстая шея, большая выпуклая грудь. На голове копной торчали толстые черные волосы. Мужские черты лица и грубый голос делали ее непривлекательной.

Подавала на стол молоденькая белокурая горничная. Хозяйка бесцеремонно делала ей какие-то замечания, и лицо девушки покрывалось краской.

Управительнице очень хотелось выведать у гостя причину его приезда. Такого еще никогда не бывало, чтобы граф с почтительным уважением относился к унтер-офицеру! Настасья Федоровна настойчиво угощала Шервуда парижскими винами, к которым гость не проявлял равнодушия. Он обладал завидным аппетитом. Настасья с восхищением смотрела, как он уплетает. «Вот если бы мой Алеша хоть половину энтого ел», — думала она.

— Ты Алексея Андреевича давно знашь? — полюбопытствовала хозяйка.

— А кто их превосходительства не знает на Руси! А говорить с ними довелось впервые… — Хозяйка насторожилась, она ожидала услышать то, что ее интересует, но изрядно подвыпивший гость умел держать язык за зубами, он тут же перевел разговор на другую тему.

Поздно ночью Шервуд поблагодарил хозяйку, приложился губами к ее пухлой руке, ушел отдыхать.

Уморенный дорогой, обильным ужином и выпитым вином, заснул быстро. Вскоре он видел страшный сон: заговорщики, узнав о доносе, поймали его и ведут вешать. Когда Вадковский накинул ему на шею петлю, Шервуд от страха вскрикнул, проснулся в холодном поту, чувствуя, как что-то давит на грудь. В ту же минуту он услышал горячий шепот: «Не пужайся, миленький, энто я. Радостный мой», — шептала управительница, забираясь в постель.

— Уходите, ради бога, сейчас же уходите. Граф меня повесит, — тревожно молил Шервуд, пытаясь оттолкнуть от себя Минкину.

— Глупенький, откель ему будя знамо… Ты мне по нраву, — целуя Шервуда, шептала управительница…

На утро Шервуд уже знал, что граф на двадцать три года старше своей обожаемой управительницы, которая пообещала при нужде замолвить словечко за гостя, дабы повысить его в звании. «Звание мне теперь дадут и без тебя, — думал Шервуд, — а вот деньжонок малость не помешало бы, но как тут скажешь?»

Третьего августа в имение приехал Аракчеев, усталый и раздраженный. Он кричал на кого-то, кому-то угрожал, но к обеду успокоился. К себе за обеденный стол позвал Шервуда и величал его не иначе, как Иваном Васильевичем, иногда даже пытался шутить. А после обеда пригласил к себе в кабинет и там они, закрывшись на ключ, разговаривали до самого ужина. Аракчеев наставлял Шервуда, обучал приемам, необходимым для выявления заговорщиков. Установил способы и сроки доставки донесений.

Аракчеев еще раз напомнил, что император пообещал за это достойную награду, потом спросил:

— А может, лучше тебя, братец, ноне в офицеры произвести?

— Ни в коем случае. Сейчас нельзя, а когда богу угодно мне успеть открыть зло, тогда если соизволите…

В голове Шервуда пронеслась мысль, что, может, уже управительница успела в этом деле.

Аракчеев присел к столу, взял лист гербовой бумаги, написал: «По указу Его Величества Императора Александра Павловича Самодержавца Всероссийского и прочая и прочая. Предъявитель сего, 3-го Украинского уланского полка унтер-офицер Шервуд, уволен в отпуск от нижеписанного числа впредь на один год с тем, что во все время сего отпуска может иметь местопребывания в России, где пожелает.

Дан в селе Грузино августа 3 дня 1825 года.

Генерал-лейтенант от артиллерии

Граф Аракчеев».

Дописав бумагу, Аракчеев подошел к сейфу, достал тысячу рублей и вместе с предписанием вручил Шервуду. Пожимая ему руку, сказал:

— Это тебе, братец, на первое время, потом добавим…

Ужинали долго. Шервуд чувствовал себя свободно, а немного охмелев, он даже попытался петь какую-то песенку. Настасья Федоровна мило улыбалась своему графу и опускала руку под стол, тайно щипала гостя за ногу, а ночью она несколько раз подходила к дверям графа и, увидя через замочную скважину свет, недовольная, возвращалась в свою спальню.