Черниговского полка поручик - страница 34
Вмешался Артамон:
— Этого не следует делать. Да и лошадей дать сейчас не могу.
— Вот как! — Муравьевым-Апостолом овладел приступ ярости. — С этой минуты все мои сношения с тобой прерваны. Будь проклят, изменник!
Сергей Иванович поспешно надел шинель. Хлопнув дверью, выскочил на улицу. Следом за ним вышли Матвей и Бестужев-Рюмин.
— Всего я мог ждать, но только не этого. Как он смел? Какой позор! Что будем делать? Наши лошади загнаны, надо немедленно искать новых. Будем возвращаться в Васильков, и я подыму полк.
Сергей Иванович остался на улице, а Матвей и Бестужев-Рюмин кинулись искать лошадей. «Скорей бы в полк. Солдаты пойдут за мной, а если их уже увели куда-либо? Что тогда? Сдаваться на милость Гебеля? Может, действительно уже поздно и Артамон прав?» Эти и другие мысли путались в голове.
К дому на санях подъехали Матвей и Бестужев-Рюмин.
— Вот нашли, но он запросил по три рубля серебром за каждую версту и ни копейки меньше…
— Шкурники всегда умеют воспользоваться чьим-либо несчастьем, но нечего делать. Едем, — сказал Муравьев-Апостол, направляясь к саням.
Свои разного рода сомнения Сергей Иванович затаил в сердце и о них ничего пока не сказал ни брату, ни Бестужеву-Рюмину. Уже в пути, немного успокоившись и не обращая внимания на извозчика, он вслух рассуждал:
— Вы только подумайте, вокруг десятки тысяч солдат, которые пойдут за нами. — И перечислял полки: — Черниговский, Полтавский, Ахтырский, Саратовский, Тамбовский, Алексапольский… В каждом есть наши люди, готовые на все. Они только ждут сигнала к действию…
— Сергей Иванович, меня по-прежнему мучит вопрос: почему все же Павел Иванович не дал никакого сигнала к началу? Почему? Может, не мог найти способа аль по другим причинам?
— Полагаю, он был лишен такой возможности. Если бы сигнал был дан кому положено и вовремя, все было бы сейчас совершенно по-другому. Уверен, что по-другому…
— А не допускаете ли вы, господа, — вмешался в разговор Матвей, — что Павел Иванович сигнал все же отправил, но человек, получивший его для передачи, сжег или разорвал и выбросил? А может, передал властям.
— Это не исключено. Вот такой, скажем, как Артамон, — согласился Сергей Иванович и добавил: — Разумеется, нам будет очень недоставать Павла Ивановича, окроме того, некому поднять Вятский полк.
Разговор прервался. И хотя никто из них не знал подробностей того, что произошло в Петербурге, но в душе они чувствовали и понимали, что уже что-то безвозвратно потеряно, упущено. Что-то сделано не так, но говорить вслух об этом боялись. Единственная надежда была на свой, Черниговский полк. Он начнет первым, а за ним подымутся другие. Услышат, узнают, присоединятся.
Муравьеву-Апостолу показалось, что они едут слишком медленно, он сказал об этом извозчику.
— Быстрей может только птица, ваше благородие. Даже дети знают, что во всей губернии быстрей Шаевича никто не ездит, — ответил извозчик и все же поднял кнут, взмахнул им, лошади побежали быстрей. Легкие сани бросало из стороны в сторону, позади них, взбитый коваными копытами, вихрился снег.
— Я думаю, что нам ехать сразу в Васильков не следует. Поедем вначале в Трилесы, подготовим роту, которая там, а потом уже с ней двинемся на Васильков, — сказал Сергей Иванович. С его предложением все согласились, а Бестужев-Рюмин добавил:
— Черта с два Гебель обнаружит наши следы. А выгадать несколько часов нам сейчас очень важно. Да и устали мы уже изрядно.
В Трилесах была расквартирована рота Кузьмина, а в соседних селах — еще две. Кузьмина здесь не застали, он еще не возвратился из Василькова. В его квартире Сергей Иванович стукнул рукою по столу, сказал:
— Братцы, мы совершили огромную ошибку: от Любара до артиллеристов Борисова и Горбачевского всего двадцать верст, но Артамон закрутил нам головы и мы никого не послали, а сейчас туда, наверно, верст двести! Но делать нечего. Пожалуйста, Мишель, бери лошадей и без промедления отправляйся к артиллеристам… Да предупреди их об измене Артамона, ежели он будет препятствовать делу, немедленно арестовать…
Муравьев-Апостол сделал распоряжение насчет лошадей, присел к столу и написал записки Борисову и Горбачевскому, подав ее Бестужеву-Рюмину: