Черниговского полка поручик - страница 49
Хозяйка, пожилая и очень худая, подложила солому в печку и вышла из хаты, но вскоре возвратилась с ведром, полным воды, поставила его на деревянную подкладку, опять подошла к печке, извлекла оттуда горшок с картошкой и поставила на стол. Хозяин возвратился с улицы, объявил:
— Пошарили, пошарили служивые по домам и пишлы соби. Главный какой-то подъехал на санях, дак велел всем отправляться в соседние села искать…
Хозяйка поставила миску с солеными огурцами. Пригласила Сухинова к столу:
— Не панський це харч, не осудите…
Хозяин подошел к иконе, перекрестился, сел за стол. Сухинов только сейчас заметил, что у хозяина нет левой руки. Отказавшись от ужина, осторожно спросил:
— Ежели бы стакан чаю, поставьте, пожалуйста, самовар.
Хозяева переглянулись.
— Да у нас, мил человек, самовара сроду не было, сахара и чая також, — сказал хозяин и предложил испить водицы.
В хате наступила тишина. Хозяева, сидя за столом, тихо ели, время от времени кося глазами на красивое и задумчивое лицо Сухинова, уныло глядевшего в одну точку.
Хозяйка не удержалась:
— Це ж такого ще не було, щоб свои в своих стреляли. Кажуть, москали шли грабить Браницкую…
— Замолчи ты! — цыкнул на жену хозяин.
Сухинов поднялся, тяжело вздохнул, лицо его вмиг посуровело, большие черные глаза загорелись гневом:
— Нет, — возбужденно начал Сухинов, — вас обманывают. Не Браницкую грабить шли, нет. Мы хотели покончить с властью всех браницких над вами. Свободу хотели вам дать.
Хозяйка, услышав слова, показавшиеся ей страшными, мало понимая их смысл, несколько раз испуганно перекрестилась.
— Хранцузов коль разбили, так сказывали, царь петицию подписал, значит, свободу всем даровать чтобы, но почему-то не вышла, — сожалея, вставил хозяин.
— Это ложь. После изгнания Наполеона царь объявил манифест, в котором сказал, что народу нашему вознаграждение воздастся от бога. Вот и ждите теперь. Вы сами-то воевали? — спросил Сухинов у хозяина.
— А как же. Под Лейпцигом левая рука отчего оставлена?
Хозяин поднялся из-за стола, повернулся к иконе, вновь перекрестился. Затем добавил:
— В тамошних государствах тоже господа имеются, но продавать крестьянина не смей…
Сухинов подошел к замерзшему окну, подул на него, отогрел маленький глазок, взглянул на улицу.
— Никак метель поднялась.
— Ночью воронье сильно кричало, считай к буре, — сказал хозяин, доставая кисет с табаком.
— Не желаете? — протянул его Сухинову.
— Благодарю. Будьте любезны, у вас не найдется чего-либо для меня переодеться? Я заплачу.
Хозяин подошел к печке и где-то там из-за угла достал старую свитку, развернул ее.
— Оце все, що маемо…
— Спасибо. Она мне мала. Премного кланяюсь вам за то, что спасли мне жизнь, и хотя все равно меня ее лишат, но быть может, я еще успею сделать что-либо полезное отечеству…
При этих словах Сухинов сунул руку в карман, достал деньги, протянул их хозяину:
— Здесь десять рублей серебром…
— Господь с вами! — хозяин отстранил руку Сухинова. — За что же нам такое благодеяние…
Сухинов положил деньги на стол, порывисто обнял хозяина, поклонился его жене, вышел на улицу. Вскоре он затерялся в снежной мгле.
Командир корпуса генерал Рот примчался в Белую Церковь в то время, когда с черниговцами было покончено. Он сильно разгневался на командира бригады генерала Гейсмара за то, что тот не обождал его, и теперь боялся, что его обойдут славой.
Узнав, что один из зачинщиков бежал, он долго распекал Гейсмара.
— Как же вы могли упустить Сухинова? Вам ведомо, генерал, что с оружием в руках Сухинов чрезвычайно опасен? — грозно спрашивал Рот.
— Полагаю, что он далеко не уйдет. Сейчас зима, — оправдывался Гейсмар.
В тот же день генерал Рот отправил донесение в штаб 1-й армии. В донесении указывалось, что войска вверенного ему, Роту, корпуса усмирили бунтовщиков, а главных зачинщиков, кроме одного, поручика Сухинова, пленили. Донесение повез капитан Стих. В армии прочитали донесение и тут же отправили его прямо в Петербург. Повез донесение тот же капитан Стих.
В Петербурге военный министр Татищев так обрадовался донесению, что не стал надевать шинель, в одном мундире выбежал на улицу и, вскочив в свой экипаж, помчался в Зимний дворец. Через несколько минут он предстал перед самым императором.